А.В. Киселев

ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКОГО И СИБИРСКОГО КРАЕВЕДЕНИЯ*

Возникновение краеведческих знаний, т.е. описание отдельных территорий, уходит в глубину веков и связано с традициями местного летописания. В начале XVIII в. с утверждением светских начал в культурной сфере (результат реформаторской деятельности Петра Великого) обследование локального, местного края приобретает научно-исследовательский характер. Первый отечественный историк, один из «птенцов гнезда Петрова», зодчий многих наук в России В.Н. Татищев, рассматривал события местной истории как важнейший фактический материал для построения общей истории. Для сбора исторических, этнографических, археологических и географических сведений им составлена анкета из 92 вопросов, разосланная местным чиновникам в 1734 г. Во второй редакции 1737 г. «Продолжение о сочинении истории и географии российской» она содержала уже 198 вопросов. В.Н. Татищева интересовало название народов, их происхождение, прежняя организация власти, ремесла, семейные и правовые обычаи, обряды, верования и т.п. В итоге был составлен обширный фонд описаний городов и уездов империи, в частности Западной и Восточной Сибири, а также Алтая. Академик С.Ф. Ольденбург, считал Василия Никитича, одним из первых краеведов. «Одно имя навсегда будет здесь памятно, – писал Сергей Федорович, – это В.Н. Татищев. Он обладал в широкой мере двумя основными качествами краеведа: умел смотреть и наблюдать, а, кроме того, умел учить и других»¹.

В становлении российского краеведения главенствующая роль принадлежала Академии Наук. С 1730-х гг. и на протяжении всего XVIII в. Академия Наук организовала 50 экспедиций, из которых основное внимание уделялось обследованию Сибирского региона.

Большой объем научно-исследовательских работ выполнил в Сибирском крае академик Г.Ф. Миллер. Он обследовал и описал архивы более 20 городов, написав, опираясь на эти и другие источники «Историю Сибири».

Значительный вклад в изучение Сибири и Камчатки внес С.П. Крашенинников. Исследуя отдаленный край российской Империи, Степан Петрович пришел к пониманию задач локального познания, очертив в общем линии краеведческого подхода. «Знать свое отечество во всех его пределах, – указывал он, – знать и изобилие и недостатки каждого места, знать промыслы граждан и подвластных народов, знать обычаи их, веру, содержание и в чем состоит богатство их...»².

В обретении знаний о регионе через привлечение к изучению родного края местных жителей (т.е. формирование действительно краеведческого познания) способствовала научно-исследовательская деятельность академика М.В. Ломоносова (1711–1765 гг.). В 1760 г. в целях сбора сведений «для сочинения нового исправленного Российского атласа» с участием М.В. Ломоносова разрабатывалась анкета из 30 вопросов, на которые «знающие крестьяне» должны были давать правдивые и точные ответы и только на те вопросы, которые им определенно знакомы. Являясь программой по обследованию местного края – эта анкета яркий пример формирования традиций тесной взаимосвязи краеведения и академической науки. Традиции, как отмечал С.О. Шмидт, характерной именно для отечественного краеведения³.

Во второй половине XVIII в. осознание регионами Российской Империи ценности своей местной культуры, своей истории (результат распространения просветительских доктрин, отсюда понимание важности научных знаний), определила появление в пределах отдельных краев и областей первых локально-исторических исследований, а так же положило начало научно-краеведческим обществам. Одним из самых видных представителей местных историков уральский краевед Петр Иванович Рычков (1712–1777 гг.). Восхищаясь его «смиреной добросовестностью в развитии истины» А.С. Пушкин при работе над «Историей Пугачева» использовал книги П.И. Рычкова – «Топография Оренбургской губернии» и «Оренбургская история». В 1759 г. по настоянию Г.Ф.Миллера Петра Ивановича выбрали первым членом-корреспондентом Академии Наук.

Широко известен был среди ученых конца XVIII в., ученик М.В. Ломоносова, архангельский краевед – историк, общественный деятель Василий Васильевич Крестинин (1729–1795 гг.). В 1759 г. при его активном участии создается первое в России историко-краеведческое объединение – «Общество для исторических исследований», в состав которого вошли видные деятели архангелогородского посада – А.И. Фомин, В.В. Нарышкин, Никифор Зыков, Александр и Алексей Свешниковы и др.⁴

В 1761 г. в академическом научно-популярном журнале «Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие» опубликована работа о Сибирском регионе талантливого картографа, ученого и крупного администратора Федора Ивановича Соймонова (1692–1780 гг.). Знаток и исследователь Сибири Ф.И. Соймонов пользовался в академической среде большим уважением, переписывался с М.В. Ломоносовым, Г.Ф. Миллером, астрономом С.Я. Румовским.

Десятилетнее пребывание в Сибири сначала в качестве ссыльного в Охотске, затем руководителя Нерчинской экспедиции и, наконец, губернатора позволило Ф.И. Соймонову собрать превосходную информацию о восточном крае, которая была им обобщена и систематизирована в исследовании «Древняя пословица Сибирь – золотое дно». Краеведческое значение указанного труда состоит в пристальном внимании автора к особенностям (описание «каждой особенности»), в раскрытии которых заключена суть познания местного края. Разделив «все сибирские места на главные шесть частей» Ф.И. Соймонов последовательно выявляет отличительные черты каждой части, определяемые экономическими особенностями (хозяйственная деятельность населения), демонстрируя при этом знания подробностей быта местных жителей (результат личных наблюдений).

Первоначальный опыт локальных изысканий отразился в статьях провинциальных журналах, которые появляются в конце XVIII в. Первым русским областным журналом является «Уединенный Пошехонец» изданный в 1786 г. под заглавием «Ежемесячное сочинение, издаваемое в Ярославле». В этом издании было напечатано около тридцати статей краеведческого характера, содержащие общую характеристику Ярославской губернии, а также описание городов и уездов⁵.

В 1789 г., в Тобольске была открыта вольная типография купца первой гильдии Василия Дмитриевича Корнильева. В самый плодотворный период ее деятельности (1789–1794 гг.) было издано 24 выпуска журнала «Иртыш превращающийся в Ипокрену», 12 томов «Библиотеки ученой...», 2 тома «Исторического журнала». Первый том «Исторического журнала» (1790 г. второй не найден) открывался статьей «О Сибири», включал также работы по этнографии и истории края – о бурятах, телеутах, хантах, манси, селькупах, якутах, тунгусах, казаках.

В первой половине XIX в. изучение местного края, становится заметным явлением в духовной жизни российских регионов. В губерниях и областях с середины 1830-х гг. появились статистические комитеты. «Губернские ведомости», которые стали издаваться с 1837 г., значительно активизировали разнообразные краеведческие изыскания. Исключительно важная роль в обретении знаний о мало изученных окраинах и их приобщении к самопознанию принадлежало Русскому Географическому Обществу, основанному 6 августа 1845 г. по инициативе мореплавателя и географа генерал-адъютанта Ф.П. Литке. В 40–50-х гг. XIX в. публиковались труды по отдельным городам и губерниям России: «Чернигов» П.А. Маркевича, «Описание Москвы и ее достопримечательностей» И. Милютина, «Историческое обозрение Тульской губернии» И.В. Афремова. Над историей Саратовского Поволжья трудился редактор местных «Ведомостей» А.Ф. Леопольдов (1800–1875 гг.). Он являлся автором около 250 журнальных, газетных статей и книг, из них 160 работ посвящались прошлому Саратовского края⁶.

Повсеместное развитие краеведения определялось, во-первых, экономическим фактором, накоплением нового качества в производстве, распределении и потреблении продукции: наряду с мануфактурой возникает крупное машинное производство, расширяется внутренняя и внешняя торговля. Все это с необходимостью требовало соответствующего интеллектуального обеспечения, то есть знакомства с историй края. Свидетельством острой потребности в знании краеведения, являлись слова великого писателя Н.В. Гоголя (1809–1852 гг.), который с сокрушением отмечал: «Велико незнание России посреди России».

Во-вторых, процессы социокультурного характера – патриотический подъем, вызванный Отечественной войной 1812 г., возбудил огромный интерес к родной старине (в обращении к своему прошлому проявилось естественное стремление народа сохранить себя как нацию от алчности «корсиканского чудовища»), а выход в свет, после победоносной борьбы с Наполеоном, многотомной «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина (в конце 1810–1820-х гг.) усилил «дух самоисследования». Как указывает С.О. Шмидт «История государства Российского» побудила многих к занятиям местной историей и оказала серьезнейшее влияние на становление исторического краеведения в России⁷. Дискуссии 30–40-х гг. XIX века об особом историческом пути России, о национальном своеобразии ее культуры послужили дополнительным стимулом к более углубленному, вдумчивому изучению конкретных сторон народной жизни – материального быта, верований, обычаев.

В Сибири локальные изыскания приобретают новое качество, наряду с академическими экспедициями (господствующими в XVIII в.), в исследование отдельных территорий вовлекаются (и значение их растет) местные научные силы. Активное участие последних в познавательном процессе – результат благотворного влияния высокой духовности политической ссылки – декабристов, пробудивших умственную деятельность окраин, сказалось также повышение общекультурного уровня региона. Наконец, восприятие Восточного края (не только центром, но и самими сибиряками) как terra incognito порождало стремление преодолеть это незнание.

В начале XIX в. губернский землемер VIII-го класса А.И. Лосев приступил к сбору материалов по географическому описанию всей Иркутской губернии, широко используя при этом составленную им анкету, которая рассылалась в уездные города.

Значительный вклад в становление Сибирского краеведения и приобщения местных, культурных сил к изучению своего края принадлежит Г.И. Спасскому (1783–1864 гг.). Григорий Иванович с 1804 г. по 1817 г. служил в Сибири (из 13 лет 8 он жил и работал на Алтае), где в ходе многочисленных поездок и путешествий собирал этнографические материалы, занимался историей, археологическими раскопками, вел метеорологические наблюдения, исследовал животный, растительный и минеральный мир региона. С целью опубликования накопленного материала, представляющего большой интерес, как для науки, так и для российской и сибирской общественности, горный инженер Г.И. Спасский с 1818 г. в Петербурге издавал краеведческий журнал «Сибирский вестник» (1818–1824 гг.), а с 1825 г. «Азиатский вестник». Научно-исследовательская деятельность Г.И. Спасского есть первая попытка систематического краеведческого изучения Восточного края, которая способствовала преодолению взгляда на Сибирь как на «царство мрака и хлада».

Существенное изменение в ментальной сфере, а именно – осознание отдельными представителями местной культурной среды социокультурной ценности Восточного региона, стало важным рубежом в его познании, завершило оформление локально-исторической практики в подлинно краеведческое исследование. Этот качественный поворот отразился в творчестве выдающегося сибирского историка Петра Андреевича Словцова (1767–11843 гг.). «Словцов выступает перед нами как основатель сибирского краеведения, – подчеркивал профессор В.Г. Мирзоев, – как автор первых краеведческих работ. Именно Словцов разбудил сибирское самосознание»⁸. Не проезжий ученый, путешественник, а коренной житель говорил о прошлом и настоящем своего родного края. Устами П.А. Словцова – первого сибирского патриота – Восточная окраина заявила о своих интересах, нуждах, стремлениях. «Сибирь, – писал он, – тебя мне любо воспевать»⁹. Лидер областничества Н.М. Ядринцев считал П.А. Словцова «горячим патриотом», работы которого исполнены теплого сыновнего чувства, словами восторженности, умиления или грусти над судьбой любимого края¹⁰. Провозгласив идею местного патриотизма, малой родины П.А. Словцов, в противовес внешнему описательству, скрупулезно изучал живую сибирскую действительность с ее микроскопическими подробностями, демонстрируя индуктивную направленность научных изысканий, что составляет основополагающий принцип в теории познания (эпистемологии) краеведения. Индуктивность исследования определило понимание П.А. Словцовым истории как знания на основе данных опыта. «История должна быть знанием не обыденных происшествий, – указывал он, – а опытов изведанных, опытов выражающих истины, раскрытые среди известной страны»¹¹. Капитальный труд всей его творческой жизни «Историческое обозрение Сибири», по определению Г.Н. Потанина, представлял собой энциклопедию сибирского края¹². Г.Ф. Миллер заложил фундамент истории Сибири, – как образно отмечал профессор В.Г. Мирзоев, – а П.А. Словцов достроил его доверху, и не только возвел стены, но и отделал их внутри¹³.

Если научная деятельность П.А. Словцова есть качественное изменение в процессе познания края, то количественное выражалось в расширении исследовательской тематики краеведческих работ и распространения последних на новые территории Сибирского региона, что проявилось в творчестве Н.А. Абрамова, А.И. Слуцкого, С.И. Гуляева

В связи с бурным развитием модернизацонных процессов во II половине XIX века в официальных кругах (как в губерниях, так и в центре) возникла острая необходимость не столько в новой информации о состоянии дел на местах, сколько в комплексном знании отдельных территорий, ибо успешное проведение индустриализации и эффективность новых моделей государственной власти (земств) зависели от учета природно-географических, экономических, историко-культурных особенностей локальных структур.

Квалифицированность и рациональность, как важнейшие компоненты модернизации, обозначив проблему повышения образовательного уровня регионов, потребовали повышения образовательного уровня регионов и появления деятельной личности с гражданским чувством патриотизма, любви к малой родине. Эта учебно-воспитательная ценность местного материала определила утверждение и широкое применение родиноведческого принципа в образовательно-культурной практике.

Актуализация знания местного края во властных структурах и образовательно-просветительской сфере совпала с усилением локальной составляющей российской ментальности. Отмена крепостной зависимости вызвала «громадный подъем духа» в провинции, что активизировало процесс развития местного самосознания и способствовало формированию условий культурной самодостаточности окраин.

Локальный мотив, под влиянием идей народничества, стал доминировать в деятельности основного субъекта социокультурного поля – российской интеллигенции. Ее традиционное стремление к целостному пониманию глубин народной жизни получило теперь мощное общественно-политическое обоснование.

Таким образом, сочетание двух факторов – субъективного (социокультурная локализация интеллектуального потенциала, расширившая творческие, научно-исследовательские возможности краеведческой среды регионов) и объективного (необходимость в модернизационном процессе познания отдельных местностей) обусловило интенсивность краеведческого движения в пореформенный период.

В качестве объединяющего начала разносторонних краеведческих исследований выступали местные научные общества. Исключительная роль в историческом познании провинций принадлежала губернским ученым архивным комиссиям (ГУАК), возникшим по инициативе академика Н.В. Калачова, директора Московского архива Министерства юстиции (МАМЮ). Комиссии ориентировались на создание местного архива, музея, занимались спасением гибнущего национально-культурного достояния в губерниях, налаживанием просветительской деятельности, собственными научными изысканиями.

Чрезвычайно слабая изученность Восточного региона, на фоне его возрастающего экономического, геополитического значения, определила создание разветвленной сети местных сибирских отделов Императорского Русского географического общества (ИРГО). 17 ноября 1851 г. состоялось официальное открытие в Иркутске Сибирского отдела Географического общества. К концу 1852 г. в нем состояло 19 действительных членов, 30 членов-сотрудников и 3 члена-соревнователя. В 1877 г. Сибирский отдел переименован в Восточно-Сибирский отдел РГО (ВСОИРГО). Покровителем выступал генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев, впоследствии граф Муравьев-Амурский). 30 июня 1877 г. на квартире генерал-губернатора Западной Сибири генерал-лейтенанта Н.Г. Казнакова (1823–1885 гг.) состоялось первое подготовительное заседание членов-основателей Западно-Сибирского Отдела ИРГО (ЗСОИРГО). 8 июня 1878 г. министром внутренних дел было утверждено «Положение о ЗСОИРГО». Покровителем Отдела стал Н.Г. Казнаков, председателем – генерал-майор И.Ф. Бабков, а правителем дел – старший адъютант штаба округа, капитан Генерального Штаба М.В. Певцов¹⁴. Отдел возглавил исследование Западной Сибири и объединил в 1878 г. 168 человек¹⁵. В 1890-х гг. открылись новые отделы Географического общества: в Хабаровске – Приамурский отдел (20 ноября 1893 г.); в Кяхте – Троицкосавско–Кяхтинское отделение Приамурского отдела (1894 г.); в Чите основано Читинское отделение Приамурского отдела (12 июля 1894 г.); во Владивостоке отдел ИРГО реорганизован из Общества изучения Амурского края (1884 г.). В начале XX в. был образован Красноярский подотдел ВСОИРГО (1901 г.); в 1902 г. – Алтайский подотдел ЗСОИРГО; в Барнауле и Семипалатинске созданы подотделы ВСОИРГО (1902 г.); в 1915 г. Якутское отделение ИРГО.

Научно-исследовательская практика местных отделов ИРГО, представляющая значительный вклад в изучение Сибирского края, имела и методологическое значение, которое состояло в комплексном подходе к конкретной территории. В уставе Общества подчеркивалось, что цель географического объединения состоит в полном собрании и обработке сведений в географическом, статистическом и этнографическом отношении¹⁶.

Всесторонность диктовалась во-первых, отсутствием какой-либо информации об отдельных районах Восточного региона, отсюда стремление изучить «все» в окраине; во-вторых, познание локального объекта при его территориальной ограниченности, порождавшей узость информационной базы, требовало охвата всей массы фактического материала; в-третьих, целостное восприятие определялось многофакторностью позитивистской философии, доминирующей в российском обществознании второй половины XIX в.

Региональная проблематика ИРГО, актуализировав местные социокультурные реалии, существенно оживила духовную жизнь края. В своих воспоминаниях Григорий Николаевич Потанин, говоря об Иркутском отделе ИРГО, отмечал: «Оно было очень популярно в крае, очень импонировало сибирскому обществу и объединяло его. Его роль была огромной для проявления местной духовной и общественной жизни, оно было органом для образования общественного мнения»¹⁷.

Осмысление интеллектуальной средой «самоценности» Сибирского края привело к областническому движению, видевшему во всестороннем изучении своей родины одно из основных условий ее развития и процветания. Знание своей местности прививает и развивает чувство патриотизма, своего рода защитного механизма от нивелирующих тенденций имперского сознания, подавляющего местные особенности и интересы. «Местный патриотизм, – подчеркивал Г.Н. Потанин, – это могущественный инстинкт не призванный к жизни, бесполезно таящийся, робко прозябающий в сердцах людей и способный сотворить чудеса. Пусть он мельчится, дробится до общин, тем больше окажется жизни в обществе»¹⁸.

С точки зрения краеведения, областничество есть экономическое, политическое, культурное обоснование необходимости изучения родного края. Многогранная деятельность лидеров областников, в сущности, носила краеведческий характер. «Отец областничества» Г.Н. Потанин (1835–1920 гг.), с 1862 г. сотрудничал в ИРГО, а в 1887–1890 гг. работал правителем дел отдела ВСОИРГО. Он являлся автором «Материалов для истории Сибири», выходивших в «Чтениях в Обществе истории и древностей российских» за 1866 и 1867 гг. Широкую известность получила публикация «Памятники сибирской истории XVIII» (1882–1885 гг.). По убеждению Григория Николаевича, каждый человек просто обязан сделать хоть что-нибудь для изучения родного края¹⁹. Г.Н. Потанин раскрыл суть краеведческой деятельности, дав определение сибирской литературы. По его мнению, сибирская литература – это: 1) работа создана сибиряком по происхождению; 2) на сибирском материале; 3) воплотившая проблемы родного края, воплотившая уважение и любовь²⁰.

Николай Михайлович Ядринцев (1842–1894 гг.) принял живейшее участие в основании ЗСОИРГО, занимаясь этнографическим изучением населения Горного Алтая и сельской общины в Сибири, материалов по истории ссылки и т.д. Комплексный подход к изучению родного края определил всесторонность Н.М. Ядринцева. Он выступал как историк, антрополог, этнограф, социолог, статистик, археолог, юрист, экономист, публицист и журналист. Результатом энциклопедической деятельности Николая Михайловича явилась монография, до сих пор не потерявшая научного значения, «Сибирь как колония в географическом, этнографическом и теоретическом отношении» (1882 г.). Н.М. Ядринцев – автор краеведческих программ: «Программа для исследования быта инородцев» (1880 г.), «Программа для исследования переселений», (1880 г.), «Программа исследования сельской общины в Сибири» (1879 г.). Краеведческие изыскания областничества продолжались в творческой деятельности С.С. Шашкова (1841–1882 гг.), А.В. Адрианова (1854–1920 гг.) и других.

Научно-исследовательская деятельность в сибирском регионе неразрывно связана с политической ссылкой, которая, выступив в качестве интеллектуального донора для социокультурной среды, перенесла центр тяжести на этнографические работы²¹. Весомый вклад в изучение общественной жизни, семьи, народных обычаев сибирских народов внесло духовенство. Здесь следует отметить краеведческие труды протоирея Василия Ивановича Вербицкого. Основание в Томске университета (1888 г.) придало академичность местным изысканиям.

Интенсивность краеведческих работ как в европейской части России, так и в Сибири, имела своим результатом создание музеев местного края. В период с конца XVIII в. до 1861 г. было основано 12 музеев. Только 2 из них перешли в пореформенную Россию – музей Сибирского отдела РГО (Иркутск 1840-е гг.) и Архангельский статистический комитет (1859 г.). С 1861 по 1905 гг. было создано 45 музеев местного края. Число их возрастало следующим образом: в 60-х гг. XIX в. основано 2 музея; в 70-х гг. – 9; в 80-х гг. – 11; в 90-х гг. – 17. К октябрю 1917 г. в России функционировало уже 230 музеев. В Сибири, Алтае, на Дальнем Востоке работало 23 музея²², ведущее место среди которых принадлежало Минусинскому музею, созданному в 1877 г. Николаем Михайловичем Мартьяновым (1844–1904 гг.). Основатель уникального музея, работая в Минусинске с 1874 г. заведующим частной аптеки вел одновременно плодотворные научные изыскания. Н.М. Мартьянов являлся членом 16 ученых обществ России. На Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896 г. музей получил диплом первого разряда, на Всемирной выставке в Париже в 1900 г. отмечен дипломом и серебряной медалью²³.

Музейное строительство, как и организация местных научных объединений, имело исключительное значение для краеведческого движения, поскольку переводило познание родного края из новации в традицию, сохраняя и передавая накопленный исследовательский опыт. В развитии культуры, как отмечал профессор В.П. Машковский, особое значение приобретает преемственность, передача культурного наследия из поколения в поколение, это формирует личностное начало, создает творческого субъекта²⁴.

На протяжении всего XIX в. академическая наука проявляла интерес к конкретно-исторической тематике. В 30-е гг. XIX в., как указывает В.А. Юрченков, была предпринята одна из первых попыток теоретического осмысления локальных изысканий. Ученик М.П. Погодина К.Н. Лебедев ввел для обозначения истории территорий (регионов) термин «местная история»²⁵.

Земско-областная концепция, разработанная в 60-х гг. XIX в. А.П. Щаповым (1830–1876 гг.), предлагала уже локальное понимание отечественного исторического процесса. Относясь отрицательно ко всё нивелирующей и обесцвечивающей государственности, Щапов, подчеркивал своеобразие отдельных областей, без изучения которых невозможно понять прошлое России.

В конце XIX – начале XX вв. возрос научный интерес к местной истории. Новый фактический материал, поступивший в научный оборот в результате расширения источниковой базы источниками местного происхождения, демонстрировал многогранность, многообразие социального процесса. Логическая схема государственной школы не вмещала эту грандиозность и пестроту. Требовался анализ исторического процесса на локальном уровне. Глубоким проникновением в структуру «старой русской жизни», в ее конкретности, характеризуется творчество великого историка В.О. Ключевского. Его ученик, академик М.М. Богословский отмечал нелюбовь Василия Осиповича к абстрактному мышлению, строго индуктивный характер его рассуждений. «Основным свойством его мощного ума, – писал Михаил Михайлович, – было всегда конкретное мышление. Как топливо для огня, для его мысли всегда нужен был конкретный, реальный, фактический материал. Фактами как бы заменялись для него логические понятия... Он органически был неспособен, задаваться задачей, вывести весь ход русской истории из какого-либо единого отвлеченного начала»²⁶. В специальном университетском курсе «Методология русской истории» В.О. Ключевский, подчеркивая значение локальных исследований, говорил: «Изучая местную историю, мы познаем состав людского общежития и природу составляющих его элементов»²⁷.

Продолжая традиции локального исследования, рассматривая областную историю как очень важную отрасль исторических занятий, М.М. Богословский защитил в 1909 г. докторскую диссертацию по теме местной истории «Земское самоуправление на русском севере в XVII в.».

Проблемы региональной истории активно разрабатывались в Петербургском и Киевском университетах. Наращивание академических работ по конкретно-исторической тематике показало недостаточность в объяснении местного процесса одной только позитивистской концепции, имеющей к тому же существенный недостаток – натурализм (т.е. объяснение социального с помощью закона естественных наук, отсюда поиск закономерного, массовидного). Это несоответствие методологии новому фактическому материалу собранному в пределах отдельной территории, было отмечено В.О. Ключевским. Он писал: «Нашу русскую историческую литературу нельзя обвинить в недостатке трудолюбия – она многое обработала: но я не взведу на нее напраслины, если скажу, что она сама не знает, что делать с обработанным ею материалом: она даже не знает, хорошо ли она его обработала»²⁸.

Проблема обновления теоретико-методологического арсенала, позволяющего осмыслить локальное явление, решалась неокантианской версией исторической действительности, которую предложил в России выдающийся историк-мыслитель А.С. Лаппо-Данилевский. Эвристическое значение для краеведческого познания имеют следующие его методологические посылки.

1. А.С. Лаппо-Данилевский определяет задачу истории как научное построение действительности в ее конкретности. Поскольку «вся наша практическая деятельность, – писал он, – в сущности, сводится к совершению определенных действий в данное время и в данном месте; следовательно, она требует знание тех именно условий пространства и времени, в которых мы действуем»²⁹. Общие понятия, обобщения, как отмечал Александр Сергеевич, «редуцируя» и «стилизируя» действительность, отдаляют нас от нее. Полное понимание явлений общественной жизни связывалось им со знанием индивидуальных особенностей конкретного³⁰. Исследовательским полем объявлялись местные особенности и разнообразия, фактура которых рассматривалась ранее в качестве доказательства или опровержения исторических схем. Таким образом, неокантианская гносеология (теория познания) превратила краеведение из подмастерья академической науки, накапливающей фактический материал для его последующего объяснения большой наукой, в самостоятельную отрасль исторического знания, имеющей академическую самоценность.

2. А.С. Лаппо-Данилевский, антропологически осмысливая социальное, считает творцом индивидуальности местного края деятельность человека – инициатора исторического движения вообще. Познавательное значение указанного подхода состоит в том, что на ограниченном географическом пространстве личностное начало социального процесса проявляется наиболее рельефно. Поэтому антропологичность и локальность у Александра Сергеевича взаимосвязаны, взаимозависимы. Конкретно-исторический процесс немыслим для него без человеческого содержания. «Под историческим фактом, – отмечал А.С. Лаппо-Данилевский, – историк разумеет воздействие индивидуальности на окружающую его среду»³¹. Но и полноценное проведение антропологического измерения невозможно без местной истории. «С понятием о воздействии данной индивидуальности на среду, – указывал он, – историк всегда связывает и понятие о вполне определенном месте и времени ее воздействия, значит, и о совершении его в конкретных условиях данного пункта в пространстве и данного момента во времени».

3. Исходя из того, что социальное поведение человека определяется сознанием, А.С. Лаппо-Данилевский акцентирует внимание на «воздействии сознания индивидуальности на среду». Именно особенность психики человека формирует специфику конкретного. «Воздействие субъекта на среду характеризуется не механическими, а психическими его особенностями», поэтому «историк изучает те факты, которые состоят в психологическом воздействии индивидуальности на среду, и обращает внимание преимущественно на психический характер такого воздействия». Таким образом в фокусе локально-исторического анализа находится внутренний мир человека, или как говорил А.С. Лаппо-Данилевский, чужое «Я», чужие желания и мысли. Современная дефиниция – ментальность.

4. Еще одна посылка А.С. Лаппо-Данилевского представляет собой познавательную конструкцию «чужой одушевленности», основанной на герменевтической интерпретации, важнейшим эвристическим требованием которой является понимание духовного начала субъекта, нашедшего объективизацию в его поведении, действии, соответствующих продуктов культуры. Постижение ментальности субъекта ментальностью историка возможно, поскольку духовное всегда обладает внутренним единством, что и является самой глубокой основой понимания «чужого Я». «Историк предполагает, – считал А.С. Лаппо-Данилевский, – некоторое сходство между своей одушевленностью и одушевленностью изучаемого им исторического деятеля». Конструирование «чужого Я» осуществляется при помощи постановки историком самого себя в условия душевной жизни субъекта. Исходя из положения, указывал Александр Сергеевич, что единство и целостность сознания историка (А) и субъекта (В) единообразны, историк может заключить, что он на основании единства и целостности своего сознания сумеет понять значение освоенного им элемента сознания (В) в сознании самого (В)³². Итак, понимание чужой одушевленности осуществляется сопоставлением собственной картины мира с мировидением субъекта.

Таким образом, суть теоретико–методологического подхода А.С. Лаппо-Данилевского состоит в антропологическом осмыслении локального процесса, через воспроизведение реально данной одушевленности (т.е. ментальности). Своей концепцией русский академик А.С. Лаппо-Данилевский не просто предвосхитил или вплотную подошел – он опередил, знаменитую французскую школу «Анналы».

Исследовательский подход А.С. Лаппо-Данилевского, актуализировав краеведческое познание, на наш взгляд, наиболее эффективно может реализоваться только в самом краеведении. Историк-краевед, местный житель, непосредственно и постоянно живущий на определенной территории, находится в самой ментальной среде края, более того он вырос в ней, впитал ее содержание. Его образование выступает в качестве «чужого» зеркала, в котором отображается его «родное» и становится тем самым заметнее и значимее. Краевед занимает продуктивную позицию, которую можно определить как «позицию Господа Бога», т.е. одновременного пребывания вовне и внутри. Внутри – эта ментальность краеведа совпадающая с ментальностью родного края, вовне – его образование, позволяющее анализировать местную фактуру.

Отсюда, можно дать следующее определение: краеведение есть герменевтическая интерпретация стационарного комплексного антропологического изучения локального объекта. Гносеологическим стержнем краеведческой практики, является локальная ментальность, раскрываемая через ценностные ориентации местного населения, социальное поведение которых они и определяют.

Итогом развития исследовательской практики по изучению местного края к началу XX в. явилось, во-первых, создание механизма функционирования краеведческого движения (научных обществ, музеев, культурно-информационной системы как средства распространения краеведческих знаний); во-вторых, обретение локальным познанием, благодаря теоретико-методологическим разработкам А.С. Лаппо-Данилевского, академичности. Таким образом, был заложен мощный фундамент краеведческих изысканий будущего.

Примечания

¹ Ольденбург С.Ф. Вступление // Дзенс-Литовский А.И., Абрамов И.С. Познание местного края. – Л., 1925. – С. 7.

² Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. – М; Л., 1949. – С. 87.

³ Шмидт С.О. Краеведение в научной и общественной жизни России 1920-х годов // Шмидт С.О. Путь историка. Избранные труды. – М., 1997. – С. 156.

⁴ Куратов А.А. Архангельский историк Василий Крестинин // Отечество. Краеведческий альманах. – 1993. – №4. – С. 61.

⁵ Кадек М.Е. Еще о первом краеведческом провинциальном журнале. // Отечество. Краеведческий альманах. – 1994. – С. 272.

⁶ Захаров В.М. Развитие основных направлений саратовского исторического краеведения в досоветский период (1826–1916): Автореф. канд. ист. наук – Саратов, 1990. – С. 8.

⁷ Шмидт С.О. «История государства Россиийского» Н.М. Карамзина в контексте истории мировой культуры // Шмидт С.О. Путь историка. – М., 1997. – С. 267.

⁸ Мирзоев В.Г., П.А. Словцов. – Кемерово, 1964. – С. 55, 56.

⁹ Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. – Новосибирск, 1995. – С. 641.

¹⁰ Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. – Новосибирск, 1979. – Т. 4. – С. 284.

¹¹ Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири... – С. 336.

¹² Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири. – Томск, 1907. – С. 2.

¹³ Мирзоев В.Г. Историография Сибири. – Кемерово, 1965. – С. 137.

¹⁴ Жук А.В. Создание Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества // Локальные культурно-историческое исследования. – Омск, 1998. – С. 186.

¹⁵ Кабанов К.А. Краеведческое движение в Западной Сибири 1917–1930: взгляд сквозь годы. – Белово, 2000. – С. 11.

¹⁶ Берг Л.С Всесоюзное географическое общество за 100 лет. – М; Л., 1946. – С. 33.

¹⁷ Потанин Г.Н. Воспоминание // Литературное наследство Сибири. – Новосибирск, 1983. – Т. 6. – С. 146.

¹⁸ Потанин Г.Н. Письма. – Иркутск, 1977. – Т. 1. – С. 94

¹⁹ Сагалев А.М., Крюков В.М. Г.Н. Потанин: Опыт осмысления личности. – Новосибирск, 1991. – С. 168.

²⁰ Новикова Е.Г Журнальная, литературная деятельность Г.Н. Потанина // Доклады региональных межвузовских «Потанинских чтений» посвященных 160-летию со дня рождения Г.Н. Потанина. – Томск, 1996.

²¹ Круссер Р.Г. Народные массы Сибири в исследованиях политических ссыльных 70-х – нач. 90-х гг. XIX в. – Кемерово, 1989.

²² Равикович Д.А. Музеи местного края во II половине XIX – нач. XX века (1861–1917) // Очерки истории музейного дела в России. – М., 1960. – Вып. II. – С. 170.

²³ Ковалев В.А. Минусинск. – Красноярск, 1986. – С. 39.

²⁴ Машковский В.П. История отечественной культуры XX века. – Кемерово, 2000. – Ч. 1. – С. 15.

²⁵ Юрченков В.А. Региональная историография: Российский опыт // Регионология. – 1993. – №1. – С. 96.

²⁶ Богословский М.М. Историография, мемуаристика, эпистолярия. – М., 1987. – С. 23, 24.

²⁷ Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах – М., 1987. – Т. I. – С. 39.

²⁸ Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах – М., 1989. – Т. IV. – С. 5.

²⁹ Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории // Сборник материалов по истории исторической науки в СССР. – М., 1984. – С. 143.

³⁰ Там же. – С. 129.

³¹ Там же. – С. 163–164.

³²Там же. – С. 159–160.