М.А. Гареев

УРОКИ И ВЫВОДЫ ИЗ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ, ЛОКАЛЬНЫХ ВОЙН И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ СОВРЕМЕННОЙ ВОЕННОЙ НАУКИ И ВОЕННОГО ИСКУССТВА

Значение и итоги победы

Чем больше времени проходит после войны, тем все более очевидным становится огромное всемирно-историческое значение победы советского народа в Великой Отечественной войне.

По своим результатам, воздействию на жизнь народов и государств, по влиянию на международные процессы победа в минувшей войне вошла в мировую историю как величайшее событие.

Наш народ по достоинству оценивает большой вклад в победу, который внесли народы США, Великобритании, Франции, Китая и других стран антигитлеровской коалиции, всех участников антифашистской борьбы.

Вместе с тем совершенно очевидно и то, что основную тяжесть войны вынесли на своих плечах советский народ и его Вооруженные Силы.

Героическая самоотверженная борьба советского народа с фашизмом и победа над ним в союзе с другими народами антигитлеровской коалиции предо­пределили судьбу мира, избавив многие народы от угрозы фашистского порабощения. Наша страна, как и другие государства Европы и Азии, боровшиеся с фашизмом, отстояла свою независимость. В результате победы во Второй мировой войне и усиления национально-освободительной борьбы рухнула позорная колониальная система, и многие народы встали на путь самостоятельного развития. Без победы во Второй мировой войне не было бы и многих других позитивных изменений, которые произошли в послевоенные годы, в том числе и в судьбах немецкого и японского народов.

Да и Прибалтийские страны, где сейчас поговаривают о советской оккупации, если бы они в 1940 г. не оказались в составе СССР, Гитлер вынудил бы их воевать на стороне Германии, и тогда они имели бы статус побежденных стран со всеми вытекающими отсюда территориальными и иными последствиями. Во всяком случае, Литва не владела бы Вильнюсом и Клайпедой.

Огромное историческое значение победы, достигнутой во Второй мировой войне, и решающий вклад в ее достижение нашего народа были обще­признанными не только у нас, но и за рубежом. Об этом убедительно говорили Ф. Рузвельт, У. Черчилль, Ш. де Голль и другие руководители антигитлеровской коалиции.

Вопреки всему этому, в последние годы развернута кампания по фальсификации истории войны. Слышатся уже голоса о «виновности СССР в развязывании войны» и даже о напрасности сопротивления фашистскому нашествию, об ошибочности позиции западных стран, ставших на сторону Советского Союза. Уже говорится, что война с нашей стороны была бессмысленной, и никакой победы не было. При этом забывается, какая судьба была уготована фашизмом порабощенным народам.

В тысячах книг типа «Ледокол», в многочисленных фильмах наподобие «Штрафбата» или «Последнего мифа» распространяются ложь и клевета о войне, о наших полководцах и фронтовиках. Во всю проповедуется тезис о том, что мы бездарно воевали.

Речь не идет об отдельных фактах или неточностях. Все, что в них изображается, чуждо всему, за что мы воевали, противоречит тому, как мы в действительности воевали. Трудно, конечно, понять и некоторых руководителей: как можно поздравлять ветеранов войны с победой и показывать по государственным каналам фильмы, которые оскорбляют участников войны.

Для чего и с какой целью все это делается, совершенно очевидно. Признание победы и решающей роли в ее достижении требует отведения соответствующего места нашей стране на международной арене, а это за рубежом далеко не всех устраивает. Не случайно, около ста парламентариев Евросоюза обратились ко всем главам государств мира с призывом отказаться от празднования 60-летия Победы в Москве.

Внутри нашей страны попытки ниспровержения нашей Победы связаны со стремлением определенных кругов перечеркнуть весь советский период истории. Однако, извратив и измазав грязью все прошлое страны, на пустом месте никакого добротного будущего построить невозможно. Поэтому перечеркнуть, оболгать победу в Великой Отечественной войне никому не удастся.

На самом деле такого не может быть, чтобы фашистская армия все делала безупречно и потерпела поражение, а наши полководцы и солдаты воевали бездарно и вдруг каким-то чудом одержали победу. Как же история отвечала на этот вопрос: была победа или поражение? Во-первых, исходили из того, какие военно-политические и стратегические цели ставили перед собой воюющие стороны и как они достигались.

Известно, что цель фашистской Германии состояла в захвате и ликвидации СССР как государства, порабощении и истреблении огромных масс славянских и других народов, составляющих «низшую расу», в завоевании мирового господства. Советский Союз и другие страны антигитлеровской коалиции ставили главной целью защиту свободы и независимости своих государств и других народов, разгром и искоренение фашизма. Как были достигнуты эти цели? Германия, Япония и их союзники потерпели полное поражение, был ликвидирован навязанный народам фашистский режим. Советский Союз и другие страны антигитлеровской коалиции сокрушили агрессоров на Западе и Востоке и освободили оккупированные врагом территории. И не фашисты пришли в Москву, Лондон и Вашингтон, как это они планировали, а войска союзных стран вступили, как победители, в Берлин, Рим и Токио.

Во-вторых, победой или поражением закончилась война, определяется тем, в каком состоянии к этому времени находятся страна и армия. Советский Союз, несмотря на огромные потери и разрушения, вышел из войны окрепшим и более мощным государством, чем до начала войны как в экономическом, так и в военном отношении. Фашистский рейх и бундесвер, милитаристская Япония и ее армия были сокрушены и вообще перестали существовать, территории государств-агрессоров были оккупированы союзными войсками.

В-третьих, как показывает исторический опыт, на достигнутую победу накладывает особый отпечаток «качество победы», ее цена, потери и издержки, понесенные во время войны.

По этому вопросу все больше всякого рода спекуляций. Называют уже цифры 50–60 млн человек.

Известно, что действительные общие потери нашей страны за время войны составили 26.5 млн человек, из них более 18 млн человек – это мирные жители, ставшие жертвой фашистских зверств на оккупированной территории. Наши безвозвратные военные потери составляют 8.6 млн человек. Военные потери Германии и ее сателлитов – 7.2 млн человек. Разница в потерях в основном за счет советских военнопленных, истребленных в фашистских кон­центрационных лагерях (в плену в фашистской Германии было около 4.5 млн человек, а возвратились на Родину после войны около 2 млн человек).

Конечно, наши потери в войне очень тяжелые и что-то еще надумывать к этому, как нередко дела­ется, просто кощунственно.

В свое время М.И.Кутузов получил от поэтессы А.П.Буниной оду, где говорилось, что чаша весов с кровью воинов перевешивает чащу с Москвой. «Я весил Москву, – ответил он, – не с кровью воинов, с целою Россией и со спасением Петербурга, и со свободою Европы»¹. Отношение к этим вопросам зависит от диапазона мышления, гражданской позиции человека, который берется об этом судить.

Если на минуту допустить, что Советская Армия, придя на немецкую землю, поступала бы по отношению к мирному населению и военнопленным так же, как фашисты к нашим людям, соотношение потерь было бы совсем другим. Но этого не могло случиться, ибо советский солдат пришел в Германию не мстить немцам, а ради разгрома фашизма. Теперь же «цивилизованный» подход к этому крайне деликатному вопросу довели до того, что нашему народу чуть ли не ставят в вину его гуманность. Да еще пытаются привесить к этой «вине» жертвы фашистских злодеяний. И приходится только удивляться, что люди, исповедующие такую дикую «логику», смеют говорить, будто выступают за «историческую правду».

Наиболее распространенный тезис в обвинениях в адрес наших военачальников и, особенно, в отношении Жукова – это ничем не подтвержден­ные домыслы о его жестокости, невнимательности к подчиненным, стремлении добиваться цели «любой иеной», о непомерно больших потерях в личном составе (по сравнению с другими полководцами) во всех операциях, которые он проводил. Георгий Владимов в романе «Генерал и его армия» проводит мысль, что Гудериан бережно относился к людям, а наш Жуков исходил из принципов «с потерями не считаться».

Жуков, Конев, Рокоссовский и другие наши военачальники на протяжении всей своей военной службы исповедовали принцип максимально возможного сбережения людей, достижения победы с минимальными потерями.

Тот же Жуков не просто голословно провозглашал требования о сбережении людей. Он своим самоотверженным требовательным отношением к себе лично и боевой подготовке войск, тщательной подготовкой командиров, штабов и войск к каждой операции, предостерегая от оплошностей, настойчиво добивался (насколько это было возможно) наиболее целесообразных решений и всем этим уже закладывал основы для успешного выполнения боевых задач и сокращения потерь в людях и технике.

Вопрос об отношении к потерям весьма принципиальный. Некоторые генералы и офицеры, прошедшие Афганистан и Чечню, чуть ли не с гордостью говорят, что они в ряде случаев, получив боевую задачу, старались ее не выполнять, а лишь имитировать выполнение, оправдывая свои действия стремлением избежать потерь. Но если бы так же действовали Жуков, Конев и другие командиры во время войны, мы, видимо, до сих пор бы не закончили войну и не освободили свою страну от фашистов. Опыт Великой Отечествен­ной войны, как и других более поздних войн, доказывает, что наименьшие потери случаются именно при массированных, решительных, хорошо организованных боевых действиях. И наоборот, всякое обозначение военных действий, вялотекущие, пассивные действия вызывают наибольшие потери с наименьшими результатами.

В Советской Армии еще до войны все было пропитано идеей – «воевать малой кровью и только на чужой территории». Но на деле, особенно на высшем военно-политическом уровне, не все для этого делалось. С другой стороны, в ультрасовременных призывах воевать теперь почти без потерь проглядывается больше элементов демагогии и спекуляции, чем подлинной заботы о людях. Ибо, как показал исторический опыт, любая военная операция, основанная не на реальных расчетах, а на идеологизированных лозунгах, оборачивается на деле еще большими жертвами и потерями.

Из всего этого для современных российских офицеров можно сделать следующие выводы.

Во-первых, нам, как победителям в минувшей войне, надо самим более критически оценивать наш прошлый опыт. И действительно признать, что в старой русской и в Советской Армии не всегда было принято строго спрашивать за потери. Требовательность в этом отношении к себе и своим подчиненным необходимо всемерно культивировать и воспитывать. И прежде всего, добиваться повышения ответственности офицеров за поддержание должной боевой готовности войск.

Во-вторых, уяснить, что сбережение людей в боевой обстановке и сокращение неизбежных на войне потерь достигается не отвлеченными поже­ланиями и призывами. Самое главное в этом деле – ответственный подход к организации и ведению операций, тщательная их подготовка, всестороннее обеспечение и умелое управление войсками в ходе боя и операции.

В целом мы одержали достойную победу и вправе ею гордиться. Безусловно, победа одержана самоотверженными усилиями всего народа. Но в реализации на полях сражений потенциальных возможностей государства, усилий народа огромную роль сыграли советская военная наука и военное искусство.

Начиная с довоенных лет и особенно зримо во время войны, происходило непрерывное и ожесточенное стратегическое противоборство сторон, про­тивостояние стратегической мысли, военной организации, искусства планирования и управления вооруженными силами. Прежде, чем вступали в сражение войска, силы флотов, происходила схватка органов Верховного Главнокомандования, генеральных штабов, командных и штабных кадров всех степеней. В итоге 4-х летнего противостояния победа ока­залась на стороне нашего военного искусства.

Характерно, что один из ведущих наших стратегов Г.К. Жуков еще на военной игре в 1940 г. и затем всю войну противоборствовал с германской стратегической мыслью, и если он и Кейтель – один из ведущих германских стратегов – встретились в 1945 г. в Берлине во время подписания акта о капитуляции фашистской Германии – один как победитель, другой как побежденный, то это наиболее яркий и убедительный исторический факт, подтверждающий превосходство российской военной школы.

При оценке итогов войны с точки зрения военно-стратегической прежде всего следует иметь в виду, что на советско-германском фронте из-за непримиримости целей война носила особо ожесточенный характер, и поэтому речь шла о победе любой ценой, ибо альтернативой этому было лишь сокрушительное поражение. Какие-либо полумеры и компромиссы исключались. Известно, в каких неимоверно трудных условиях и с каким сильным и коварным противником пришлось иметь дело советскому народу и его Вооруженным Силам в период Великой Отечественной войны.

Именно на советско-германском фронте происходили главные битвы Второй мировой войны. Здесь были достигнуты основные результаты в вооруженной борьбе.

На протяжении всей войны на советско-германском фронте фашистское военно-политическое руководство использовало подавляющую часть своих войск и войск европейских союзников. Здесь действовало в среднем до 70% дивизий фашистской армии, происходили наиболее продолжительные и напряженные боевые действия.

Конечно, очень тяжелым для нас оказался 1941 г., да и в 1942 г. пришлось отступать до Волги. Эти события наложили свой отпечаток на весь ход войны. Но в первой половине войны были не только поражения и неудачи. Были победы под Москвой, Сталинградом, Курском и в других сражениях.

А в операциях 1944–1945 гг. – Белорусской, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Берлинской, Маньчжурской и других – советские Во­оруженные Силы настолько превосходили армии противника во всех отношениях (в вооружении, технике, умении воевать, высоком моральном духе), что в короткие сроки прорывали его оборонительные рубежи, сходу форсировали водные преграды, окружали и уничтожали крупные группировки противника, показывая высочайшие образцы военного искусства, хотя успехи и в этих операциях достигались путем огромного напряжения сил армии, флота и тружеников тыла. Именно эти блестящие наступательные операции, о которых теперь принято «скромно» умалчивать, привели, в конечном счете, к желанной победе. Как писал Эйзенхауэр, «великие подвиги Красной Армии во время войны в Европе вызвали восхищение всего мира. Как солдат, наблюдавший кампанию Красной Армии, я проникся глубочайшим восхищением мастерством ее руководителей»².

Нельзя не отметить и еще одного обстоятельства. Наши потери могли быть намного меньше, если бы западные союзники открыли второй фронт, как первоначально намечалось, в 1942 или в 1943 г. Пользуясь скованностью германских войск на восточном фронте, командование союзников воевать не спешило, из года в год откладывая открытие второго фронта, ту или иную операцию.

Как писал посол США в СССР Гарриман: «Рузвельт надеялся что Красная Армия разобьет силы Гитлера и нашим людям не придется самим выполнять эту грязную работу»³.

Генерал Персивал, командуя в начале 1942 г. 60-тысячными британскими войсками в крепости Сингапур, с подходом японских войск и захватом ими водоемов практически без сопротивления сдал гарнизон противнику. Он знал, что есть другие армии и «жестокие» полководцы вроде Жукова, которые будут продолжать сражаться с фашистами, и когда-нибудь победа будет одержана.

Но таких действий не могло себе позволить советское командование, ибо от сражений под Москвой, Сталинградом, Курском и других уклоняться было невозможно. Искренне заинтересованное в быстрейшем окончании войны, оно более последовательно выполняло союзнический долг, иногда начиная по просьбе союзников операции ранее установленных сроков, как это было, например, в Висло-Одерской операции в январе 1945 г.

Разумеется, в 1941–1942 гг. не все у нас получалось, как надо. Но все, начиная с Верховного Главнокомандования, Генштаба и кончая командиром подразделения и солдатом, на протяжении всей войны учились воевать и непрерывно совершенствовали свое военное искусство и воинское мастерство.

Разработка и практическое применение новых способов вооруженной борьбы, таких, как подготовка и ведение оборонительных операций с последующим переходом в контрнаступление, в том числе и операций групп фронтов, решение проблемы стратегического и оперативного прорыва с последующим развитием успеха в глубину путем ввода мощных подвижных групп, окружением и уничтожением крупных группировок противника, форсирование сходу водных преград, применение такой эффективной формы огневого поражения, как артиллерийское и авиационное наступление, – все это явилось результатом творчества представителей Ставки ВТК, Генштаба, командующих видами ВС и родов войск, командующих, командиров и штабов фронтов, армий, соединений, частей и подразделений.

Что касается высшего руководства страны и И.В.Сталина, как председателя Государственного Комитета обороны и Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами, то главным итогом их деятельности было то, что они сумели мобилизовать все силы страны для достижения победы. Еще до войны в результате индустриализации, повышения культуры народа были заложены экономические и духовные основы обороны страны. Менее удачной была деятельность высшего руководства накануне и в начале войны. В ее ходе, начиная со Сталинграда, стратегическое руководство вооруженными силами было на должной высоте.

Таким образом, события накануне и в начале войны, несмотря на всю их трагичность, состоит отнюдь не из сплошных «черных пятен», как это иногда изображается. В них переплетаются самоотверженный труд и подвиг народа с огромными бедствиями, выпавшими на его долю; массовый героизм воинов со случаями паники, неорганизованности и даже предательства; огромная созидательная работа по созданию оборонной мощи страны с крайне нерациональным использованием ее, особенно в начале войны; жесткость и твердость управления с негибкостью и произволом; мужество и умелые действия многих командующих и командиров с безответственностью и неорганизованностью некоторых из них. Правда о зле и ошибках прошлого, конечно, нужна для постижения исторической истины. Но это еще не вся правда. Ибо если предвзято собрать и вылить со страниц печати только мрачные события и факты, то любой народ может ужаснуться от своей истории. Но в нашей истории, хотя и есть чему ужасаться, но и есть чем гордиться.

Весьма важным является и то обстоятельство, что, несмотря на все противоречия и социально-политические различия, народы Советского Союза, США, Англии, Франции, Китая и других стран нашли возможности и пути политического, экономического, военного сотрудничества в интересах достижения общей победы над врагом. Это тоже одно из больших приобретений, вынесенных из горнила войны. Мы с величайшим уважением относимся ко всем ветеранам Второй мировой войны.

Один из уроков Второй мировой войны состоит в том, что во имя предотвращения новой войны и решения сложнейших глобальных проблем выживания человечества, борьбы с терроризмом народы различных стран и в современных условиях могут и должны проложить новые пути укрепления доверия и сотрудничества.

Таковы некоторые общие итоги Великой Отечественной войны, на основе которых и более детального анализа ее опыта по важнейшим вопросам нам предстоит в ходе конференции сделать выводы, выявить уроки и закономерности дальнейшего развития военной науки и военного искусства в современных условиях.

Некоторые выводы и уроки из опыта войны

Прежде всего надо ответить на вопрос: есть ли еще в опыте войны что-то такое, что представляет ценность и является актуальным и для сегодняшнего дня?

В США создан Институт стратегии, который изучает природу стратегии, долгосрочных действий вообще применительно к любой области деятельности – бизнеса, дипломатии, политики. Но за основу они берут военную стратегию, наиболее сложную сферу стратегической деятельности. Этот институт выпустил книгу «Стратегия управления по Клаузевицу», которая с интересом изучается и преподается во многих высших школах бизнеса и менеджмента.

Если высказанные 200 лет назад стратегические идеи актуальны и сегодня для бизнесменов, других гражданских специалистов, то тем более для нас – людей военных – боевой опыт 60-летней давности, наследие Жукова, Рокоссовского, Василевского и других полководцев тоже не может потерять своего значения. Кстати, и книгу Клаузевица «О войне» у него на родине не сразу признали. Она не нужна была прусской армии, ставшей подсобной силой у Наполеона. Когда Пруссия стала на самостоятельный путь развития, пригодилась и эта книга. Отношение к опыту войны зависит от того, в чем состоит главное предназначение армии.

С 1920-х гг. самым популярным стало изречение Л. Лойда Джорджа о том, что генералы всегда готовятся к прошлой войне. Хотя и он сказал эти слова уже после Первой мировой войны, когда и генералам и политикам стало ясно, что готовились не к той войне, которая реально состоялась.

После военно-научной конференции в январе прошлого года самое тяжкое обвинение, брошенное нам через одну из газет, состояло в том, что Академия военных наук мыслит «категориями Великой Отечественной войны».

Если говорить серьезно, то практически к никакой прошлой войне и невозможно готовиться, прежде всего, потому, что каждая война и бой уникальны и неповторимы. С точки зрения чисто фактической то, что было в прошлой войне, никогда уже больше не будет. Тогда и в самом деле зачем нам эти категории минувшей войны?

Верховный Главнокомандующий ВС РФ В.В.Путин призвал нас не забывать военные традиции России. «В них, – говорил он, – опыт многих поколений офицеров, посвятивших себя ратной службе. Обращение к этим истокам помогает нам решать и современные военные задачи»⁴.

Давайте разберем это на некоторых конкретных примерах и проблемах и, прежде всего, тех, которые в свое время не удалось успешно решить.

Во-первых, возьмем такой, казалось бы, старый, избитый вопрос о соотношении политики и военной стратегии. Если не считать некоторые отклонения во времена Мольтке-старшего, всегда был общепризнанным примат политики, ее главенствующее значение по отношению к военной стратегии. Вместе с тем всегда было очевидным, что политику нельзя превращать в самоцель, политики в чистом виде не существует, она жизненна, когда в совокупности учитывает все важнейшие факторы, в том числе и военно-стратегические, что надо считаться и с обратным влиянием стратегии на политику. Нежелание Сталина считаться с этой объективной закономерностью, усугубленное коварной изощренной дезинформацией со стороны Гитлера, привело к катастрофе 1941 г., когда мы в начале войны потеряли основную часть нашей кадровой армии. Он хотел любой иеной оттянуть начало войны и этому все подчинил. Не разрешал приводить в боевую готовность войска первого эшелона, осуществлять мобилизацию; 13 июня 1941 г. последовало сообщение ТАСС о том, что никакого нападения со стороны фашистской Германии не ожидается. А командующие войсками округов, исходя из этого, отправляли на полигоны артиллерию и зенитные части, поскольку они после сформирования ни разу еще не стреляли. Все хотели сделать как лучше...

До сих пор спорят о том: началась ли война внезапно или нет. Для тех, кто судит о событиях того времени, исходя из того, что сегодня известно и за свою сторону, и за противника, вроде бы и не должно было быть никакой внезапности. Но если поставить себя на место людей того времени, когда сам глава государства уверовал в то, что войны пока не будет и требовал от всех исходить из этого, то тогда не трудно понять, почему начало войны, которую все ждали, оказалось таким неожиданным. Политика предотвращения войны, не подкрепленная должной боевой готовностью Вооруженных Сил и четкой постановкой им задач, оказалась не состоятельной. Как определили задачу военным округам за несколько часов до войны: войска привести в боевую готовность, но «на провокации не поддаваться». Враг перешел границу, бомбит и стреляет. Что делать? Разве командир полка на поле боя должен отвечать на этот вопрос?

Но Бог с ним, так тогда случилось. Но извлечены ли уроки из этого?

В 1979 г., когда на Политбюро ЦК КПСС обсуждался вопрос о вводе войск в Афганистан, начальник Генштаба ВС Н.В. Огарков набрался мужества и выступил против этого. Ему Ю.В. Андропов ответил: «У нас есть кому заниматься политикой. Вы решайте поставленную военную задачу». Войскам, направленным в Афганистан, поставили задачу: выполнять интернациональный долг. До сих пор твердят о том, что мы в Афганистане должны были стать гарнизонами и не втягиваться в боевые действия. Но заведомо было ясно, что невозможно войскам придти в страну, где идет гражданская война, и попытаться остаться в стороне. По Чечне в 1994 г. в распоряжении правительства было сказано: «Разоружить бандформирования», хотя войскам предстояло сражаться против хорошо вооруженной дудаевской армии. К чему все это привело, также известно. И, как видите, уроки из опыта 1941 г., хотя и затянувшиеся, рано или поздно надо извлекать. Последнее и решающее слово за политическим руководством, но в выработке важнейших военно-политических решений должны принимать участие и военные профессионалы, как и другие специалисты, иначе политика не будет жизненной. А главное руководство страны обязано создавать благоприятные условия для действий Вооруженных Сил.

Во-вторых, о боевой готовности и боеспособности войск (сил), о готовности к отражению первого стратегического удара противника.

Накануне войны в 1941 г. подготовленность страны в целом к обороне и боеспособность вооруженных сил были значительно выше, чем их боевая готовность. Поэтому всю мощь государства и армии в полной мере не удалось реализовать. У нас и сегодня в энциклопедиях и учебниках бытует оп­ределение, включающее в понятие боевой готовности и моральный дух, и обученность личного состава, и все другие вопросы. Но боеспособность и боевая готовность войск (сил) – это не одно и тоже. Боеспособность – это степень их вооруженности, укомплектованности, рациональной организации и управления, обученности и морального состояния личного состава. Боевая готовность – способность немедленно приступить к выполнению боевых задач и с максимальной полнотой реализовать свои потенциальные боевые возможности.

В современных условиях значение своевременного приведения армии и флота в боевую готовность многократно возрастает. Ибо агрессор выбирает время нападения и заранее изготавливается для удара, прежде всего на внезапность рассчитаны террористические акции, а для страны, подвергшейся нападению, еще требуется время для приведения вооруженных сил в готовность для отражения агрессии, или антитеррористических действий.

Но система специальных мероприятий по поддержанию постоянной боевой готовности войск, кроме, может быть, стратегических ядерных сил, у нас и сегодня недооценивается. Даже в области финансирования есть несколько статей по спорту или политпросветимуществу. Но как не было, так и нет ни одной статьи прямого назначения по боевой готовности. Даже для того, чтобы сделать простейший пульт управления у оперативного дежурного, приходится идти на нарушения и брать деньги за счет боевой подготовки или другой статьи.

Настало время по достоинству оценить решающее значение не только начального периода войны, но и, прежде всего, первого стратегического удара. Хорошо известно, в какое тяжелейшее положение попала наша армия в первые месяцы войны. Не случайно еще в мае 1941 г. Г.К. Жуков предлагал упреждающим ударом сорвать развертывание и готовившееся нападение германской армии, но его план не был принят Сталиным, так как он не соответствовал военно-политическим целям, направленным на оттягивание сроков начала войны. В ходе Маньчжурской стратегической операции наш первый ошеломляющий удар предопределил разгром Квантунской армии и успех всей операции.

И сегодня в деле борьбы с терроризмом руководители ряда стран все больше говорят о необходимости упреждающих, превентивных ударов.

С учетом всего этого, как показывает опыт войны в районе Персидского залива, в Югославии, Афганистане, Ираке, противостоять первому массированному удару, ориентируясь только на ответные действия, невозможно. Формально оборонительный характер военной доктрины исключает возможность первым начинать военные действия. Но это не значит, что при нападении противника мы всегда должны ориентироваться только на ответные оборонительные действия.

При хорошо поставленной разведке, установив приготовления противника к нападению, можно заранее привести в боевую готовность ударные средства и буквально с первых минут военных действий нанести ответно-встречные удары по его ракетным, авиационным и морским дальнобойным средствам. Построение и организация такой операции имеют много особенностей, и их нужно разрабатывать и осваивать применительно к современным условиям.

Особое значение имеет поддержание высокой боевой готовности войск и сил флота, чтобы все боевые элементы и средства управления, обеспечения и спасения всегда были готовы к применению. В теории у нас много и правильно говорится, что каждый солдат должен знать и видеть обстановку в реальном масштабе времени, но примеры с 12-й погранзаставой в Таджикистане в 1993 г., 6-й десантной роты, двое суток сражавшейся в одиночку, не получая поддержки от вышестоящих инстанций, события в Ингушетии показывают, как далеко еще до этого.

Все это еще раз говорит о том, что вопросы боевой готовности надо не растворять среди других вопросов боеспособности войск (сил), а выделять их и держать на первом плане. И для этого требуются соответствующие усилия не только вышестоящих инстанций, но и всемерное повышение ответственности командующих, командиров и штабов в войсках и на флотах.

Понятно, что многое упирается в финансирование, и решения этого вопроса надо настойчиво добиваться. Но справедливости ради напомним, что и в прошлые времена, когда с финансированием, в основном, проблем не было, мы не всегда оказывались готовы к немедленному выполнению боевых задач.

В-третьих, вопрос об обороне. Опыт Великой Отечественной войны убедительно показал, что объективно основным способом боевых действий может быть только наступление. Без наступления невозможно достичь победы. Однако для успешного ведения войны нужно умелое сочетание как наступательных, так и оборонительных действий. Но к обороне тоже надо относиться серьезно. За недооценку обороны нам в начале войны пришлось тяжело расплачиваться.

Иногда говорят, что в начале войны советские войска вообще не собирались обороняться, а сразу же должны были переходить в наступление. Но это не так. По имеющимся оперативным документам, воспоминаниям участников войны видно, что в действительности приграничные военные округа имели задачу: силами армий прикрытия отразить наступление противника и затем вводом в сражение основных сил переходить в наступление.

Как видите, обороняться собирались. Но неправильно представляли себе характер оборонительных операций. Оборона рассматривалась как кратковременные действия по отражению вторжения противника с быстрым переходом в наступление. Оборона в стратегическом масштабе с использованием основных сил вообще не предусматривалась. К таким действиям пришлось переходить уже в ходе войны под давлением неблагоприятно сложившихся обстоятельств. Не учитывалось, что отражение превосходящих сил противника невозможно осуществить накоротке лишь частью сил. Для этого требуется ведение целого ряда напряженных и длительных оборонительных операций и сражений.

Как уже отмечалось, с началом войны большинство дивизий первого эшелона вообще не успело выйти на установленные рубежи и занять оборону. Если бы они успели это сделать, то смогли бы оказать противнику более организованное сопротивление, чем это получилось в начале войны. Но говоря объективно, и при этом условии наши стрелковые дивизии, слабо оснащенные противотанковыми средствами, были не в состоянии противостоять ударам артиллерии, танков и пехоты противника, который на направлениях своих ударов создавал 5–6-кратное превосходство в силах и средствах. Об этом можно судить по примеру Курской битвы в 1943 г. Как известно, там мы не вынужденно, а заранее преднамеренно переходили к обороне, имея общее численное превосходство над противником, создали глубокоэшелонированную оборону на глубину до 150–200 км с высокой плотностью артиллерии и противотанковых средств. Но несмотря на все это, немецко-фашистским войскам в полосе Воронежского фронта удалось прорваться на глубину до 30–35 км, и если бы не силы Степного фронта – резерва Ставки ВГК, они, возможно, могли бы продвигаться и дальше. В наших энциклопедиях, учебниках записано, что оборона – вид военных действии, применяемый с целью отражения наступления превосходящих сил противника. Значит, оборона заведомо рассчитывает на решение задач меньшими силами. В печати нередко можно встретить утверждения, что для обороны достаточно иметь в 2–3 раза меньше сил и средств, чем у наступа­ющего, что вообще при оборонительном характере военной доктрины можно обойтись минимально необходимой армией. И совсем не реагировать на все это нельзя. Эти вопросы касаются не только ВС. Мы призваны способствовать формированию правильного общественного мнения по этим проблемам. Но главное в том, что ни опыт Первой, ни Второй мировых войн такие утверждения не подтвердил. За время войны не было ни одной успешной оборонительной операции, проведенной значительно меньшими силами, чем у наступающего противника. Конечно, когда сил и средств недостаточно, нет другого выхода, как переходить к обороне и определенное время удерживать занимаемый рубеж. Но если противник переходит в наступление с решительными целями, то, располагая значительно меньшими силами, остановить его и тем более сорвать наступление и нанести поражение наступающему противнику далеко не всегда осуществимо. В 1941–1942 гг. удавалось остановить наступление противника лишь после длительного отступления на сотни километров и ввода в сражение свежих резервов. В ходе оборонительной операции на Сталинградском направлении из резерва Ставки было переброшено 87 новых соединений – это в 2 раза больше, чем было к началу оборонительной операции. Возможно отражение атак превосходящих сил противника в обороне в тактическом звене. Но в оперативно-стратегическом масштабе при наличии мощных средств огневого поражения и высокой маневренности войск и авиации наступающий, владея инициативой, имеет возможность создавать многократное, подавляющее превосходство на избранных направлениях, и для парирования его глубоких прорывов нужны достаточно крупные силы. Поэтому, как показал опыт войны, для проведения оборонительной операции, рассчитанной на успешное отражение и срыв крупного наступления противника, требуется не на много меньше сил и средств, чем для наступления. Это подтвердилось и в оборо­нительных операциях у озера Балатон в конце войны. Весь этот опыт желательно учитывать при организации обороны в современных условиях.

В-четвертых, возьмем вопрос организованного вождения войск при обилии различной техники и ограниченном количестве дорог. В начале Великой Отечественной войны, пока пехота передвигалась пешком, а артиллерия была в основном на конной тяге, особых проблем в этом отношении не возникало. Но уже в Берлинской операции, когда в полосе общевойсковых армий были введены танковые армии, дороги, несмотря на их широкую сеть и качество, оказались настолько забитыми техникой, что стало невозможно перемещать пункты управления, подвозить боеприпасы, эвакуировать раненых.

В Маньчжурской операции после преодоления Хинганского горного хребта в передовых соединениях 6-й гвардейской танковой армии оказалось на исходе горючее, и в самый ответственный момент, с выходом на оперативный простор, они не смогли немедленно развить успех. Подать горючее по забитым бронетанковой и автомобильной техникой дорогам было невозможно. Пришлось доставлять его самолетами. При более организованном сопротив­лении противника такое не всегда возможно.

В послевоенный период с «дорожной» проблемой впервые остро столкнулись на маневрах 1952 г. в Белоруссии, когда на учение были выведены в полном составе мотострелковые, механизированные и танковые соединения. Ввод 7-й танковой армии в полосе 28-й общевойсковой армии привел к полной закупорке дорог и только через двое суток удалось кое-как растащить войска.

В современных условиях в зонах конфликтов и антитеррористических операций будет много беженцев на автотранспорте, которые еще больше усугубят дорожную обстановку.

В настоящее время общевойсковые штабы соединений и объединений обычно не планируют перемещение боевых порядков в ходе наступления. Такая работа ведется начальниками артиллерии, инженерных войск и других родов войск по существу самостоятельно. Это может сорвать организованное перемещение войск, парализовать движение, создать крупные скопления колонн, что весьма опасно в условиях применения противником высокоточного оружия. Напрашивается необходимость планирования в общевойсковых штабах последовательности, порядка перемещения боевых порядков. Желательно узаконить это требование в уставных документах и определить ряд новых правил передвижения войск на поле боя.

Прежде всего, следует установить, что соединения и части располагаются, как правило, в стороне от дорог и рассредоточено, с использованием всех мер маскировки. Должны быть запрещены самовольный выход на дороги и длительные стоянки на них в колоннах. Подразделение (часть) может выходить на маршрут только в установленное планом (или уточненное по обстановке) время и лишь в тот период, когда дорога свободна, и обязательно проходить намеченный участок на большой скорости.

В-пятых, об извлечении уроков из опыта войны в области управления войсками (силами). В прошлом году на военно-научной конференции АВН мы подробно рассмотрели проблемы совершенствования системы военного управления в стратегическом звене. На этой конференции представляется необходимым сделать упор на вопросы управления в оперативно-тактическом звене.

Система управления войсками, как известно, включает в себя органы, пункты управления, систему связи и автоматизации. В послевоенные годы все эти элементы управления получили значительное развитие. Относительно органов управления – это касалось, прежде всего, их состава и организационной структуры и меньше всего такой части управленческой деятельности, как методы работы командования и штабов, где не было учтено даже многое из того, что мы приобрели во время войны.

Прежде всего у нас существует очень сложная и громоздкая оперативная и боевая документация. Во время Великой Отечественной войны во многом от этого бюрократизма отказались. Оперативная и боевая документация стала более компактной и четкой. Но в послевоенные годы вновь возобладали некоторые архаизмы в этой области. Это нашло отражение и в существующих сегодня уставах и наставлениях и не только по боевой деятельности, но и по организации службы войск в мирное время.

Изготовление таких документов отнимает у органов управления много времени в ущерб главной организаторской деятельности по выполнению поставленных задач. Кроме того, затрудняется пользование ими и особенно своевременная передача по средствам связи и доведение до исполнителей.

В 2000 г. после окончания стратегического КШУ на Дальнем Востоке мы пошли на узел связи одного из округов и обнаружили, что более 50–60% распоряжений и других документов, направленных начальниками родов войск и служб в подчиненные штабы, лежат не отправленными. Некоторые из начальников, «отдавшие» эти документы, даже не интересовались, дошли они до подчиненных или нет. На КШУ с ТуркВО мы с маршалом С.Ф.Ахромеевым вместе с начальниками служб фронта поехали в одну из привлеченных на учение танковых рот. Попросили заместителя командующего по вооружению, по тылу, и других зачитать свои распоряжении и посмотреть в роте, что практически выполнено по техническому обслуживанию, созданию запасов воды, обеспечению танков средствами повышения проходимости. Но никто в роте не знал, что из этого что-то надо делать. А ведь на практике, если даже задачи до подчиненных дошли, сколько еще надо работать, чтобы добиться их выполнения!

В приказе ВГК И.В. Сталина в 1942 г. было сказано: «...причина неудач наших войск на Керченском полуострове заключается в бюрократическом и бумажном методе руководства войсками со стороны командования фронта и т. Мехлиса. Товарищи Козлов и Мехлис считали, что главная их задача состоит в отдаче приказа и что изданием приказа заканчивается их обязанность по руководству войсками. Они не поняли того, что издание приказа является только началом работы, и что главная задача командования состоит в обеспечении выполнения приказа, в доведении приказа до войск, в организации помощи войскам по выполнению приказа командования...».

Какие уроки из опыта войны мы извлекли, если то же самое повторилось при вводе в бой 131-й Майкопской бригады в 1994 г. в Грозном если на учениях

не только не организуется выполнение приказов, а эти приказы не доходят до подчиненных. Дело еще в том, что громоздкие документы, чрезмерно усложненные условные знаки изображения обстановки на картах и дисплеях перегружают память компьютеров, АСУ излишними деталями и снижают коэффициент их полезного действия и вообще затрудняют разработку и вне­дрение средств автоматизации в процесс управления войсками.

Говоря о методах работы командования и штабов, хотелось бы обратить внимание и на такой никому не нужный формализм, как длительные и пространные доклады оценки обстановки и предложений по решению, заслушивание решений и указаний по взаимодействию и обеспечению операций. В них, как правило, много общих теоретических положений, но мало того, что относится к конкретному делу.

Так, в методической разработке одной из академий по морально-психологическому обеспечению боя заместитель командира по воспитательной работе за два часа до ввода полка в бой докладывает следующие предложения командиру полка: «Задачами морально-психологического обеспечения наступательного боя определить: актуализацию у личного состава патриотических чувств, верности воинскому долгу, стремления отстоять интересы российского народа и разгромить агрессора..., создание условий для поддержания позитивных эмоциональных состояний...; для полковой артиллерийской группы – актуализацию готовности личного состава к эффективной поддержке наступающих войск...» и т.д. Теперь представьте себе, что вы командир полка и вам перед вводом полка в бой предлагается «оптимизировать» и «актуализировать» готовность личного состава. Как вы все это должны принять и реализовать? Или, скажем, какой смысл, когда начальник связи сидит и пишет проект указаний, которые должен дать ему начальник штаба. Все понимают бессмысленность всего этого. Но говорят: «Так положено». Возьмите наши боевые уставы. Ведь в них основное внимание уделяется не рекомендациям, как командиру, штабу рационально работать по организации боя, а излагается в основном структура и примерное содержание основных боевых документов. Таким образом, мы готовим не командира или начальника рода войск – организатора боя, а в лучшем случае – штабного офицера, умеющего изготовлять документы.

Не только во время Великой Отечественной войны, но и в Афганистане или в Чечне не должно быть такого, чтобы большая группа генералов, офицеров выходила на передний край и на виду у противника часами занималась отдачей боевого приказа или организацией взаимодействия. В боевой обстановке это просто невозможно. Но для чего же тогда мы продолжаем учить офицеров на учениях и в вузах такой практике работы?

При подобных формально-бюрократических методах работы командования и штабов, когда управленческая деятельность сама по себе, а действия войск сами по себе, процесс управления войсками выхолащивается, омертвляется, он начинает функционировать на холостом ходу, и в конечном счете цель управленческой деятельности не достигается.

Поэтому современным офицерам с точки зрения приближения методов своей работы к боевой действительности, может быть, стоит еще раз вни­мательно приглядеться к тому, как в боевой обстановке действовали такиекомандиры, как К.К. Рокоссовский, И.Д. Черняховский, П.И. Батов, Н.И. Крылов, ставший в 20 лет командиром полка И.М. Третья к, дважды герой Советского Союза А.Н. Ефимов и др. То есть, прежде чем отказываться от опыта Великой Отечественной, в ряде вопросов может быть надо еще к нему приблизиться, глубже понять его, а потом уже идти дальше.

Например, одной из сильнейших сторон в полководческой деятельности И.Д. Черняховского была его деловитость, конкретность и умение тщательно подготовить операцию, организовать взаимодействие, все виды оперативного, тылового, технического обеспечения и добиться усвоения командирами всех степеней, всем личным составом последовательности исполнения поставленных задач. После принятия решения и доведения задач до подчиненных он всецело сосредоточивался на этой работе.

Когда начальник штаба фронта А.П. Покровский составил план работы по подготовке Белорусской операции и предложил командующему поработать вначале в штабах армий, корпусов, дивизий, а затем – в частях и подразделениях, И.Д. Черняховский сказал: «Поезжайте в штабы, а я сразу поработаю в ротах и батальонах – если там все ладно, значит все звенья сработали правильно».

Вся деятельность командиров была настолько глубоко проникнута интересами проведения в жизнь замысла операций, органически слита с тончайшими особенностями обстановки, а методы организации боевых действий настолько конкретны и предметны, что во всем этом творческом и организаторском процессе не оставалось места для формализма, отвлеченных разговоров и теоретической риторики. Делалось только то, что нужно для предстоящего боя и операции.

Вот как, например, генерал Черняховский работал в 184-й стрелковой дивизии генерал-майора Б. Городовикова. Вместо подробного заслушивания решения, как это было раньше, он внимательно изучил карты решения (молча, сосредоточенно), затем задал несколько вопросов: где точно передний край противника, рубежи переноса артогня во время атаки, расчет времени на выдвижение танков с исходных позиций, откуда возможны контратаки и силы, средства для их отражения?

Заслушав ответы, кратко и четко уточнил порядок решения некоторых задач. При работе на переднем крае потребовал указать места проделывания проходов в минных полях противника и порядок их преодоления, сличил запланированные огни артиллерии на картах командиров стрелкового батальона и артиллерийского дивизиона. Обнаружив одну неточность, приказал командиру дивизии сличить все карты командиров стрелковых и артиллерийских подразделений. Дал команду выпустить два снаряда по одному из подготовленных участков огня. Убедился, что огонь подготовлен, в основном, точно. Прибыв в исходный район танков НПП, заслушал сжато доклад офицеров танко-технической службы фронта о готовности танков к бою и после этого приказал командиру роты и механику-водителю головного танка вести его по маршруту выдвижения танков НПП. Дойдя до рубежа развертывания и убедившись, что командир роты знает места проходов в своих минных полях, поехал на позиции полковой артиллерийской группы. Никаких рассказов или словесных объяснений, как будет осуществляться выдвижение, смена позиций или выполнение других задач. Все проверялось только практически, в деле. За неполадки и погрешности в подготовке боевых действий был строжайший спрос. Назначался срок устранения недостатков. При повторении ошибок некоторые командиры отстранялись от должности и заменялись более энергичными и опытными.

Командиры с фронтовым опытом особенно ясно понимали, что самыми главными, решающими для успешного прорыва обороны, являются два важнейших условия: первое – это тщательная разведка системы обороны и огневых средств противника, второе – точное наложение огня артиллерии и ударов авиации по конкретных выявленным целям для надежного их уничтожения и подавления. Если немного утрировать эту проблему, то из практики всех проведенных атак и наступательных боев становится все более очевидным, что если две эти задачи – разведка и огневое поражение – осуществлены точно и надежно, то даже при не очень организованной атаке достигались успешное продвижение войск. Речь, конечно, не идет о какой-либо недооценке необходимости успешных действий пехоты, танков и других родов войск в ходе атаки и развития наступления. Без этого невозможно в полной мере использовать и результаты огневого поражения противника. Но верно и то, что никакая стройная и «красивая» атака не позволит преодолеть сопротивление противника, если не подавлены его огневые средства. Это важно в любой войне и особенно в локальных конфликтах и антитеррористических операциях.

Отношение к этому вопросу определяло и направленность боевой подготовки перед началом наступательной операции. В одних случаях, как это было в войсках Западного фронта зимой 1943–1944 гг., все сводилось к тренировкам по развертыванию и движению подразделений в атаку и лишь формально (часто словесно) отрабатывались задачи ведения разведки и огневого поражения. В других, как это было в войсках 3-го Белорусского фронта, наряду с отработкой действий войск в атаке и в ходе наступления, главный упор делался на обучение командиров, офицеров штабов, разведподразделений, артиллерийских и пехотных наблюдателей выявлению огневых средств противника и точному, эффективному применению всех своих огневых средств.

Любой опытный командир во время войны знал, что о нем будут судить не по тому, как он докладывает решение, внешне «правильно» организует бой, а единственно по тому, как будет выполнена боевая задача. Поэтому для него было бессмысленно обращать внимание на внешнюю сторону дела. Но об этом нужно помнить и в мирное время. Много и других подобных вопросов, по которым в недрах опыта Великой Отечественной войны что-то полезное еще можно разглядеть. А самое главное – надо воспитывать у офицеров конкретность и деловитость

Речь не идет о том, что нужно учить армию тому, что было в прошлой войне. Всем понятно, что содержание воинского обучения должно быть ориентировано на будущие достижения военного искусства. Но не могут устареть сам подход к решению оперативно-тактических задач, широкое творчество и методы конкретной организаторской работы, которые при этом проявлялись, тщательность и кропотливость отработки с подчиненными командирами и войсками всех подготовительных мероприятий, умение обучать войска именно тому, что от них может потребоваться в боевой обстановке, и многое другое, что определяет весь дух военного искусства, в котором есть если не «вечные», то очень долго живущие принципы и положения.

В принципе опыт любой войны никогда полностью не устаревает и устареть не может, если, конечно, рассматривать его не как объект копирования и слепого подражания, а как сгусток военной мудрости, где интегрируется все позитивное и негативное, что было в прошлой военной практике, и вытекающие из этого закономерности развития и принципы военного дела. В истории не раз после большой или локальной войны пытались представить дело таким образом, что от прежнего военного искусства ничего не осталось. Но следующая война, порождая новые способы ведения вооруженной борьбы, сохраняла и немало прежних. По крайней мере, до сих пор в истории еще не было такой войны, которая бы перечеркнула все, что было в военном искусстве до этого.

Для использования в будущем нужен не просто состоявшийся опыт, не то, что лежит на поверхности, а те глубинные, подчас скрытые устойчивые процессы и явления, которые имеют тенденции к дальнейшему развитию, проявляют себя порою в новых, совершенно других формах, чем это было в предшествующей войне. Вместе с тем следует учитывать, что каждая последующая война все меньше сохраняет элементы старого и все больше порождает новое. Поэтому требуется критический, творческий подход к опыту любой войны, в том числе и к опыту Афганской или Чеченской войн, где в немалой степени использовался и опыт Великой Отечественной войны (особенно в деле предметной боевой подготовки подразделений к каждому бою с учетом предстоящей конкретной боевой задачи) и было выработано много новых приемов ведения боевых действий в локальной войне в специфических условиях горно-пустынной местности.

Военное искусство начинается там, где, с одной стороны, глубокие теоретические знания и творческое их применение помогают командиру лучше видеть общую связь происходящих явлений и увереннее ориентироваться в обстановке, с другой стороны, командир, не сковывая себя обшей теоретической схемой, стремится глубже проникать в суть реально сложившейся обстановки, уловить ее выгодные и невыгодные особенности и, исходя из их анализа, найти оригинальные решения и способы действий, в наибольшей степени соответствующие данным конкретным условиям обстановки и поставленной боевой задаче. Именно поэтому максимальная степень соответствия решений и действий командующих, командиров и войск конкретным условиям обстановки дает о себе знать на протяжении всей истории с такой устойчивой закономерностью, так как именно в этом выражается главная суть военного искусства, определяющая наиболее существенные и устойчивые связи, соотношение объективных и субъективных факторов, внутренние движущие силы и основные причины побед и поражений на войне. В этом и основной закон военного искусства.

Самый большой враг военного искусства – это шаблон и схематизм. Эту истину мы после войны стали забывать. Но понимание этого надо восстановить.

В будущем, когда операции и боевые действия будут отличаться возросшим размахом, участием в них различных видов вооруженных сил и родов войск, оснащенных разнообразной сложной боевой техникой, высокой динамичностью и маневренностью боевых действий, ведением их в условиях отсутствия сплошных фронтов, дистанционного поражения, резких и быстрых изменений обстановки, ожесточенной борьбы за захват и удержание инициативы и сильного радиоэлектронного противодействия, значительно усложнится управление войсками и силами флотов.

При больших скоростях ракет, авиации, повышенной подвижности войск, особенно в системе стратегических ядерных сил, ПВО, ВВС управленческая боевая деятельность все больше будет приобретать характер реализации заранее разработанных вариантов решений, программирования и моделирования предстоящих боевых действий. Высокий уровень планирования операций и боевых действий станет главной предпосылкой успешного управления войсками.

Как уже было сказано, автоматизация, компьютеризация управления требуют совершенствования не только организационной структуры органов управления, но форм и методов работы командования и штабов. В частности, новейшие достижения науки свидетельствуют о том, что система управления в целом может быть эффективной только в том случае, если будет развиваться не только по вертикали, но и по горизонтали. Это означает, в частности, при соблюдении в целом принципа единоначалия, всемерное расширение фронта работы, предоставление больших прав штабам, начальникам родов войск, служб. Они должны решать многие вопросы самостоятельно, согласуя их с общевойсковым штабом и между собой, так как при крайне ограниченном времени и быстром развитии событий командующий уже не в состоянии лично рассматривать и решать все важнейшие вопросы подготовки и ведения операции, как это было в прошлом. Нужна значительно большая инициативность и самостоятельность во всех звеньях. Но эти качества нужно вырабатывать еще в мирное время, закладывать их в общевоинские уставы.

Поэтому так важно заранее предвидеть изменения характера вооруженной борьбы, новые требования, предъявленные к системе управления, и с учетом именно этих объективных факторов, а не подспудных соображений, определять оргструктуру, права и задачи органов управления, решительно из­бавляясь от негативных проявлений прошлого и максимально полно используя современный положительный опыт, накопленный в России, США, Китае и вооруженных силах других стран. Исходя из опыта антитеррористической операции в Афганистане и возникающих общих угроз, нельзя исключать и того, что нашим армиям и в будущем придется сотрудничать и совместно решать военные задачи. А это потребует определенной совместимости систем военного управления наших стран. Именно поэтому очень важно не противопоставлять и не абсолютизировать ту или иную систему управления, а совершенствовать их с учетом взаимного опыта и перспектив развития характера вооруженной борьбы.

В последнее время, когда на фоне американского подавляющего технологического превосходства в войне против заведомо слабых противников блеск военного искусства тускнеет, развернута информационно-дезинформационная кампания с целью изобразить, что традиционно русские, немецкие, французские военные школы, основанные на богатейшем опыте ведения больших войн и идеях передовых для своего времени военных мыс­лителей (таких, как Суворов, Милютин, Драгомиров, Брусилов, Фрунзе, Тухачевский, Свечин, Жуков, Василевский или Шарнгорст, Мольтке, Людендорф, Фош, Кейтель, Рундштедт, Манштейн, Гудериан) изжили себя. Теперь, по мнению апологетов «виртуальных» и «асимметричных войн», все прошлое военное искусство надо похоронить. Утверждается, что «сейчас ушли на второй план личностные качества полководца-воина, способного демонстрировать в бою ратное мастерство, мужество, бесстрашие и отвагу, штабы и компьютеры разрабатывают стратегию, техника обеспечивает мобильность и натиск... Те же США, обойдясь без гениальных полководцев, выиграли геополитическое сражение в Европе, установили фактический протекторат над Балканами»⁵.

Однако без полководцев, людей, без их мыслительной деятельности и умения долго еще невозможно будет обходиться. Те же штабы состоят не только из компьютеров и обслуживающего их персонала. Но как всегда, чрезмерно увлекающиеся люди хотят побыстрее расстаться со всем, что было в прошлом. В связи с этим раздаются призывы ориентироваться на все возвышающуюся американскую школу, как единственно возможную в будущем. У американцев действительно многому можно научиться, особенно в создании выгодных политических условий для ведения войны, в области высоких технологий. Но пренебрежение к национальному опыту других армий, подгонка военной организации всех стран под натовские стандарты со временем может привести к деградации военного дела. Военное сотрудничество, в том числе со странами НАТО, может принести пользу, если оно будет осуществляться путем обмена и взаимного обогащения опытом, а не путем навязывания или слепого копирования стандартов лишь одной армии без учета национальных традиций и других особенностей различных стран.

Таким образом, Великая Отечественная война является богатейшей сокровищницей боевого опыта. Обращаясь к нему, мы каждый раз находим все более ценные крупицы нового, которые рождают глубокие мысли и приводят к выводам большого теоретического и практического значения.

Министр обороны РФ С.Б. Иванов, выступая на военно-научной конференции АВН  подчеркивал, что каждый из конфликтов последних лет не похож на другой и поэтому «самая главная задача военной науки сегодня – вскрыть их общие закономерности, чтобы стало возможным обоснованное прогнозирование характера войн будущего и эффективное военное планирование»⁶.

При этом также следует иметь ввиду, что и в области прогнозирования характера войн будущего идет изощренная дезинформация. Причем не только зарубежные, но и большинство отечественных СМИ участвуют в этом. И дезинформации нет должного противодействия. Вообще формирование адекватного современным условиям оборонного сознания общества явно недооценивается. Характерно, что на недавнем съезде нашей ведущей партии «Единая Россия» и итоговых его документах ни одного слова не было сказано об обороне страны, Вооруженных Силах, защите Отечества, вообще военной службе.

Цель всей этой информационно-дезинформационной борьбы – увести нас в сторону от закономерно назревших тенденций развития военного искусства и под видом «революционного мышления» навязать псевдоноваторские фантастические идеи, которые, если им активно не противостоять, поглотят основные финансовые, материальные ресурсы, а надежной обороны страны мы не получим.

Невоенные угрозы и пути противодействия им

Президент РФ В.В. Путин в одном из своих выступлений говорил: «... мы должны обезопасить нашу страну от любых форм военно-политического давления и потенциальной внешней агрессии»⁷.

С учетом всего изложенного как же нам в современных условиях выполнить указание ВГК и обеспечить оборонную безопасность страны? В последнее время появилось много критиков состояния обороны страны и Вооруженных Сил. Но ни один из этих критиков обычно ничего не предлагает, как можно выйти из существующего положения в сложившихся условиях ограниченных ресурсов и новой геополитической ситуации. Но мы не можем уходить от этого животрепещущего вопроса.

Прежде всего, на наш взгляд, необходимо полнее использовать возможности политико-дипломатических, экономических, информационных средств в деле обеспечения оборонной безопасности. Эти невоенные формы борьбы происходили на протяжении всей истории. Но не всякая борьба на международной арене приводила к войне. Хотя иногда и говорят об экономической, информационной или торговой «войне», но, как показывает исторический опыт и в соответствии с Федеральным законом об обороне РФ (ст. 18), состояние войны определяется началом и прекращением военных действий.

Если борьба – это противостояние сторон в любой сфере без оружия, то специфика, главное отличие войны от других форм борьбы состоит в применении насильственных средств. Если та же экономическая или информационная борьба в мирное время осуществляется в виде экономических санкций, объявления эмбарго, блокады, обычных информационных акций, то в военное время важнейшие экономические и информационные объекты просто уничтожаются и разрушаются.

Кстати, и террористические акции с применением оружия – это своего рода война. Но без применения военной силы войн никогда не было и не может быть. Кстати, по американской системе угроз война рассматривается как разновидность конфликтов. Но война и конфликт – это не одно и то же.

Были вооруженные конфликты на Халхин-Голе, Даманском полуострове и др. Но наша страна не была в состоянии войны с Японией или Китаем. В зоне вооруженного конфликта должно вводиться чрезвычайное положение, во время войны – военное положение, и Вооруженные Силы должны приводиться в соответствующие степени боевой готовности, иначе существенно снижается эффективность применения военной силы.

Вместе с тем, по сравнению с прошлым, значение и удельный вес невоенных средств значительно возросли. В условиях глобализации политико-дипломатические, экономические, информационные формы борьбы приобрели более целеустремленный и скоординированный характер, возросли их масштабы и результативность, о чем свидетельствуют события 90-х гг. в нашей стране, Югославии, Грузии, на Украине.

В связи с этим недостаточно одного лишь признания приоритетного значения и важности невоенных форм борьбы в отстаивании национальных интересов. Требуется выработка адекватных, хорошо скоординированных мер реагирования на них, крупных государственных решений по этим вопросам, соответствующий спрос и ответственность за предотвращение и нейтрализацию угроз и конфликтов политико-дипломатическими, экономическими и информационными средствами.

В частности, основные усилия Совета безопасности целесообразно сосредоточить на координации усилий различных ведомств в обеспечении безопасности страны именно невоенными средствами. При необходимости аппарат Совета безопасности может быть преобразован и усилен в соответствии с новыми задачами. Возможно, для этой цели потребуется создание нового государственного органа. Но при всех обстоятельствах в деле повышения эффективности невоенных средств необходимо повышение роли правительства РФ и других существующих госорганов. В таком рыхлом и разрозненном виде эту область деятельности оставлять нельзя.

Координацию усилий всей военной организации РФ в интересах обороны страны военными средствами целесообразно возложить на министра обороны, который должен быть заместителем ВГК не только в военное, но и в мирное время. Без определенной интеграции вверху трудно добиться интеграции тыла, технической службы или других органов.

В первую очередь необходимо, конечно, нара­щивать экономическую мощь государства и в ближайшие 10–12 лет выделять на оборонные расходы не менее 3–3,5% ВВП. Норма 2–2,5% от ВВП, практикуемая в большинстве западных стран, не приемлема для нашей страны, поскольку после распада СССР России приходится заново воссоздавать систему обороны и всю необходимую для этого инфраструктуру. По крайней мере без этого невозможно оснастить армию и флот современным вооружением.

По этим вопросам мы планируем представить отдельные предложения Совету безопасности и министру обороны.

К сожалению, объективно для России существуют серьезные военные угрозы, хотя в обществе усиленно распространяются суждения, что никаких внешних военных угроз для России не существует, и якобы мы больше всего угрожаем сами себе изнутри.

Уже Президент РФ В.В. Путин, его ближайшие соратники, несмотря на всю положенную для официальных лиц сдержанность и осторожность, вынуждены признать, что в мире есть силы, которые «... хотят оторвать от нас кусок пожирнее, другие – им помогают. Помогают, полагая, что Россия – как одна из крупнейших ядерных держав – еще представляет для них угрозу. Поэтому, эту угрозу надо устранить. И терроризм – это, конечно, только инструмент для достижения таких целей»⁸.

Эту мысль развивает заместитель главы Администрации Президента РФ Владислав Сурков. «Их цель, – говорит он, – разрушение России и заполнение ее огромного пространства многочисленными недееспособными квазигосударственными образованиями... Главной задачей интервентов является уничтожение российской государственности»⁹. В наших официальных документах и военной печати угрозы и их оценка все еще окутаны туманом и это дезориентирует офицерский состав.

В прежние времена угрозы олицетворялись с определением вероятных противников в лице тех или иных государств. Глобализация мировых процессов вносит свои поправки в понимание и этого вопроса. В эпоху глобализации даже самые могущественные державы не все сами решают. Доминирующее влияние приобретают транснациональные силы, которые диктуют свою волю даже таким государствам, как США. В связи с этим и в научном и разведывательном плане теперь уже нельзя ограничиваться изучением отдельных стран и даже коалиций государств. Еще до 11 сентября заместитель министра обороны США Пол Вульфовиц говорил, что «нации нужна мобилизация, а мобилизацию может дать только новый Перл-Харбор»¹⁰. События 11 сентября 2001 г. дали США повод для осуществления стратегии, которая была сформулирована задолго до этого. Есть силы, заинтересованные в сильной, демократической России, а есть круги, в том числе и в нашей стране, которые всячески стремятся развалить Российское государство. Так Е. Гонтмахер пишет: «Но если через неколько десятков лет (а может и раньше) на месте нашей страны окажется десять Швейцарии, люди... заживут... счастливой, бюргерской жизнью, то что в этом плохого?»¹¹. Плохое лишь в том, что не будет России.

Из всего этого следует, что не угрозы загадочно исчезли, а изменились формы и способы осуществления этих угроз. Но если, прикрываясь такими расплывчатыми понятиями, как «международный терроризм», не разглядеть и четко не обозначить подлинную суть угроз, кто за ними стоит, направляет, то нейтрализация, борьба против угроз становится недостаточно предметной и целеустремленной. Когда мы говорим, что вероятность открытого появления внешней военной угрозы для России невелика или что только сумасшедший может думать о подготовке к войне с НАТО, формально это все вроде бы правильно. Но это не значит, что те, кто противостоял нам в прежние годы, отказались от своих конечных политических целей относительно нашей страны. И главное – не все зависит только от нас. Поэтому мы, ветераны, считаем нужным еще раз напомнить о 1941 г., когда Сталин тоже хотел избежать войны хотя бы еще на 1–2 года. Независимо от наших желаний войну могут просто навязать в таких формах, которые мы меньше всего ожидаем.

Конечно, такая агрессия, как в 1941 г., теперь действительно маловероятна. Прежде всего потому, что опасно (из-за наличия ядерного оружия) развязывать такую войну и, главное, нет надобности ее развязывать, ибо, как уже говорилось, изобретены другие средства и способы достижения крупномасштабных политических целей путем подрывных акций, а также развязывания локальных войн, вооруженных конфликтов и террористических акций.

В связи с этим существенно расширяется разнообразие и диапазон оборонных задач, выполнять которые должны быть готовы Вооруженные Силы совместно с другими силовыми ведомствами.

Проблемы военной безопасности

С учетом всего изложенного, в деле обеспечения оборонной безопасности сохраняет свое значение и военная мощь государства, к которой следует прибегать лишь в случаях, когда возможности других средств действительно исчерпаны. Поэтому требуется согласованное осуществление акций невоенного и военного характера с учетом, прежде всего, того, что новые формы экономического, информационного, психологического противоборства оказывают существенное влияние и во многом изменяют характер вооруженной борьбы, направленность строительства и подготовки Вооруженных Сил и других войск.

Основная суть этих изменений изложена в выступлениях Президента РФ В.В. Путина и министра обороны С.Б. Иванова 2 октября 2003 г.

Наряду со всем этим, на наш взгляд, желательно более четко определиться по следующим коренным вопросам.

Во-первых,для ведения каких войн и для решения каких оборонных задач необходимо строить и готовить Вооруженные Силы и другие войска. С учетом изложенного выше, для Российских Вооруженных Сил и других войск первоочередной становится готовность к выполнению боевых задач в локальных войнах, вооруженных конфликтах и антитеррористических операциях. Но при определенных обстоятельствах возможно возникновение крупномасштабной региональной войны, непосредственной угрозы которой пока нет, но полностью ее исключать нельзя и необходимо обеспечить хотя бы мобилизационную готовность Вооруженных Сил к таким войнам.

В свое время министр обороны РФ С.Б. Иванов отмечал, что не может «исключать появления на определенном этапе государства или группы государств, которые будут претендовать на нашу территориальную целостность, выдвигать какие-то претензии или, пользуясь слабостью России, пытаться нас шантажировать, в том числе военной мощью». Но к такому повороту событий надо и заблаговременно готовиться. Невозможно, приспособив Вооруженные Силы к действиям только в мелких конфликтах, затем спешно перестроить их к серьезной войне. Да и локальные войны, конфликты в наше время порою носят далеко не ограниченный характер. В корейской войне с обеих сторон участвовало 2,5 млн. человек. В зоне Персидского залива в 1991 г. – 10 тыс. танков. Это больше, чем в Берлинской операции в 1945 г. На Международной конференции в Москве генсек НАТО Робертсон настойчиво советовал быстрее реформировать российские вооруженные силы и приспособить их только к борьбе с терроризмом. Однако направленность строительства и подготовки вооруженных сил США и НАТО совсем иная. И, конечно, не только для борьбы с терроризмом создаются армады авианосцев, стратегических подводных лодок, самолетов и ракет, крупные группировки ВВС и Сухопутных войск, военный бюджет стал больше (420 млрд долларов), чем при подготовке к мировой ядерной войне. Кроме того, события последнего времени наглядно свидетельствуют о том, что террористы не всегда будут действовать только мелкими группами. Они могут захватывать целые страны, как это было в Афганистане, Косово, с применением большого количества бронетанковой техники, артиллерии, авиации. В подобных случаях при проведении антитеррористических операций потребуются организованные действия регулярных войск. Вооруженные Силы, безусловно, должны овладеть способами борьбы с терроризмом, но нельзя упрощать эту сложную проблему.

Во-вторых, о роли ядерного и обычного оружия. Войны будущего будут вестись, как правило, лишь с применением обычного, главным образом, высокоточного оружия, но при постоянной угрозе применения ядерного оружия. Для России при крайне неблагоприятном соотношении сил на всех стратегических направлениях ядерное оружие остается важнейшим, наиболее надежным средством стратегического сдерживания внешней агрессии и обеспечения своей оборонной безопасности. В связи с этим целесообразно не допускать снижения нашего ядерного потенциала. Если принять предложения Института США и Канады, разработанные совместно с американскими научными центрами по установлению международного контроля за системой применения СЯС, то тогда наличие ядерного оружия для России становится бессмысленным. Ибо, если потребуется, мы самостоятельно применить его не сможем.

Вместе с тем при новом характере угроз нельзя абсолютизировать ядерное оружие. Установка на то, что «пока есть ядерное оружие, безопасность России гарантирована» не в полной мере соответствует новым реалиям. У Советского Союза было ядерное оружие, но ядерное оружие осталось, а союзного государства нет. Это оружие теперь не может быть универсальным, его невозможно применить, например, в таких конфликтных ситуациях, как Чечня, для нейтрализации экономических, информационных угроз и всякого рода подрывных действий.

Необходимо учитывать и то обстоятельство, что в связи со снижением возможностей наших космических средств, системы СПРН и ударных средств СЯС, а также созданием американского ПРО – все более проблематичным становится нанесение не только ответно-встречного, но и достаточно эффективного ответного удара по потенциальному противнику. Поэтому, учитывая эти обстоятельства, ядерный потенциал нужно поддерживать и наращивать.

Одновременно целесообразно уделить должное внимание и развитию сил общего назначения – ВВС, ВМФ, Сухопутных войск. Суждения о ненужности сухопутных войск в современных условиях носят дезинформационный характер. Даже для оккупации такого сравнительно небольшого государства, как Ирак, США вынуждены собирать силы со всех концов мира (35стран). При огромной территории России и возможном появлении в будущем потенциальных противников на востоке и юге, делающих основную ставку на наземную составляющую военной силы, наша страна без достаточно сильных группировок сил общего назначения обойтись не может. Без пограничных войск и минимально необходимых группировок сухопутных войск на важнейших стратегических направлениях невозможно обеспечить даже устойчивость базирования ВВС, войск ПВО, ВМФ, других войск и функционирования всей инфраструктуры страны.

В-третьих,решающее значение приобретает воздушно-космический ТВД, повышается роль обычного стратегического оружия как решающего средства ведения войны, средств воздушно-космического нападения. Увеличивается пространственный размах вооруженной борьбы, оружие будущего и возросшие боевые возможности ВС позволят наносить мощные удары на всю глубину расположения воюющих государств и, прежде всего, по экономическим и энергетическим системам, узлам и коммуникациям. Следовательно, срыв воздушно-космического нападения приобретает для обороняющейся стороны решающее значение. Поэтому задача его отражения должна решаться не только Войсками ПВО, а объединенными усилиями и активными ударами, действиями всех видов Вооруженных Сил. В этом смысл объединения ВВС и Войск ПВО. Но и этого теперь уже недостаточно.

Для надежной обороны страны в современных условиях, наряду со стратегическими ядерными силами, первостепенное значение приобретает со­здание единой системы воздушно-космической обороны страны. По мере совершенствования средств воздушно-космического нападения воздушная и космическая сферы оказываются все более взаимосвязанными. В связи с этим объективно возникает необходимость не формирования отдельного вида ВС, как это иногда предлагается, а создание единой системы ВКО, с объединением в ее рамках всех сил и средств ВВС, ПВО, ПРО и ПКО. Поскольку воздушно-космические средства противника будут производить пуски ракет за сотни и тысячи километров до цели, в первую очередь, необходимо создавать авиационные и противовоздушные комплексы, способные перехватывать средства нападения противника на дальних подступах к нашим объектам. Только при этом условии можно обеспечить надежную оборону страны.

В-четвертых, существенно изменяются способы ведения вооруженной борьбы. Прежде всего изменяется соотношение прямых и непрямых действий в стратегии. Непрямые действия, связанные с политическим, экономическим и морально-психологическим воздействием на противника, со способами его дезинформации и подрыва изнутри, всегда играли большую роль. Но в условиях господства идей тотальной войны прямые действия и кровопролитные сражения нередко превращались в самоцель, отодвигая на второй план все другие. В современных условиях, когда ядерное оружие ограничивает стратегические цели, роль упомянутых выше непрямых действий значительно возрастает. Речь идет о большей гибкости военного искусства и более полном использовании всего разнообразия средств и способов действий, в том числе невоенных и нетрадиционных.

Есть основание полагать, что контуры вооруженной борьбы будущего еще достаточно четко не определились, и, по крайней мере, в военной печати они рассматриваются однобоко. Операции, проведенные вооруженными силами США и других стран НАТО в Ираке, Югославии, Афганистане, носили, по существу, односторонний характер. И еще далеко не ясно, какой характер приобретут военные операции при более высоком уровне применяемых технологий и более активных, решительных действиях другой стороны. Например, во Вьетнаме из запущенных противолокационных ракет «Шрайк» вначале каждая вторая, а затем только каждая третья-четвертая попадали в цель, а 18.04.1971 г. в зоне Суэцкого канала из запущенных израильтянами 72 ракет цели достигла лишь одна. Повторюсь, России могут быть навязаны войны, особенно на южных и восточных ТВД. Тогда главная ставка потенциальным противником будет сделана на массированное применение сухопутных войск. Такие крупномасштабные войны не ограничатся неконтактными операциями.

Конечно, такие новые явления, как бесконтактные операции, существенно меняют характер вооруженной борьбы и при пассивном сопротив­лении, как это было в районе Персидского залива или Югославии, приводят к неизбежному поражению другой стороны. И это надо учитывать. Вместе с тем совершенно недопустимо, когда не только в специально спонсируемых книгах определенного свойства, но и в наших военных журналах дело изображается таким образом, что будущая война обязательно будет носить односторонне-полигонный характер, где жертва агрессии непременно обречена на поражение.

Такая точка зрения ориентирует на обреченность и капитулянство, бесполезность сопротивления технологически превосходящему противнику. Это не только не состоятельно с научных позиций, но и опасно с точки зрения морально-психологического, воинского воспитания офицеров. Зарубежные армии надо оценивать объективно, в том числе и их преимущества. Но ничего не стоят ни книги, ни другие теоретические разработки, если в них все сводится к устрашению своей армии, не предлагаются пути нейтрализации превосходства противника и противостояния агрессору. В этом отношении есть определенный изъян и в наших новых боевых уставах.

Желательно и в процессе международного сотрудничества ставить вопрос: насколько соответствуют международно-правовым нормам такие способы действий, когда агрессор, избегая вести боевые действия с армией противника, наносит главные удары по мирному населению и гражданским объектам, добиваясь таким образом капитуляции противостоящей страны? Такая «ультрасовременная стратегия» мало чем отличается от действий террориста Басаева, когда захватываются заложники из мирных жителей и диктуются условия. Такая практика ведения войны осуждена еще Нюрнбергским процессом. На эту сторону тоже желательно обратить внимание.

На наш взгляд, в научной работе и в системе боевой подготовки с офицерами желательно более реалистично изучать эти новые явления, не впадая в крайности, и искать обоснованные ответы на ряд возникающих весьма сложных и трудных вопросов. Но уже сейчас со всей очевидностью проглядывается два направления, которых мы должны придерживаться: прежде всего, настойчиво добиваться принятия кардинальных решений в государственном масштабе, направленных на создание и развитие своих дальнобойных высокоточных видов оружия в СВ, ВВС и ВМФ. При этом недостаточно формально определить приоритеты, нужна такая же решительная концентрация финансовых и интеллектуальных сил, как это было сделано в послевоенные годы при создании ракетно-ядерных средств. Основной упор сделать на средства РЭБ и другие более дешевые асимметричные средства вооруженной борьбы.

Одновременно разрабатывать и осваивать более активные, решительные способы стратегических и оперативно-тактических действий, навязывать противнику такие действия, в том числе контактные, которых он больше всего избегает. Достаточно вспомнить, как в 1941 г. советское командование, несмотря на потери значительной части авиации и вынужденное отступление в глубь страны, ухитрялось наносить удары по Берлину и Кенигсбергу. Важно не пасовать и преисполниться решимостью до конца сопротивляться агрессору.

В современных условиях главным в боевых действиях будет не столкновение передовых подразделений, а огневые удары издалека. Но это относится не только к дальнобойным стратегическим средствам. В прошлой войне мы даже удары артиллерии, авиации сосредоточивали на участках про­рыва. В наше время надо стремиться более полно использовать возможности оперативно-тактических средств для нанесения упреждающих ударов по противнику на максимальных дальностях.

В печати идет много разговоров о необходимости наносить упреждающие удары по террористам на территории других государств за тысячи километров, но давайте вначале так поставим разведку и боевое обеспечение, чтобы хоть за 5–10 км до Беслана или Норд-Оста перехватывать террористов.

В последнее время поднимается вопрос о том, что в будущей войне не придется проводить артиллерийскую или авиационную подготовку, что вообще централизованное огневое поражение будет редкостью. Обосновывают это тем, что теперь любые огневые средства противника, особенно высокоточные, нужно уничтожать немедленно, как только они будут обнаружены. Формально, чисто теоретически это, наверное, правильно, если будет необходимое для этого количество боеприпасов.

Если вспомнить Великую Отечественную войну, то, как и в любой другой войне, вопрос об обеспечении войск (сил) боеприпасами стоял очень остро. Это во времена Суворова, да еще и Скобелева полководцу можно было прибыть под Измаил или Плевну и по своему решению организовать штурм крепости или начать то или иное сражение.

В Первой мировой войне некоторые фронты бездействовали по полгода из-за отсутствия боеприпасов. Во Второй мировой войне Жуков, Рокоссовский или другой полководец могли предпринять наступление только после того, как вся страна в течение нескольких месяцев поработает, чтобы обеспечить фронт боеприпасами, горюче-смазочными и другими материалами. Расход боеприпасов всегда строго регламентировался и в ряде случаев, например, при проведении операции «Марс» на Западном фронте разрешалось расходовать в сутки не более 1–2 снарядов или мин на батарею или даже дивизион. Но возьмите описание любой операции Великой Отечественной войны и вы найдете там сведения о количестве танков, самолетов, артиллерии сторон, но редко когда узнаете какой была обеспеченность боеприпасами. А что стоит любое количество орудий, если нет снарядов?

В наше время при большой сложности производства и высокой стоимости высокоточных и других видов боеприпасов подавать их в войска в требуемом количестве будет очень трудно, а при большой уязвимости промышленных объектов практически невозможно. Поэтому вести огонь по каждой появившейся цели вряд ли удастся. Реально придется осуществлять огневое поражение, в т.ч. централизованное, по мере накопления боеприпасов и с учетом оперативно-тактической необходимости.

Можно со всей определенностью сказать, что военные действия в будущем будут носить высоко маневренный характер при отсутствии сплошных фронтов. Соединениям придется действовать, в основном, придерживаясь тактики оперативных маневренных фупп (от которых в России напрасно поспешили отказаться), осуществляя широкие рейдовые действия, избегая фронтальных атак, стремясь выйти на фланги и в тыл противника. Вообще намечается тенденция сближения способов ведения наступательных и оборонительных операций. И многие другие вопросы придется решать по-новому: начиная с оперативного построения с учетом необходимости ведения воздушно-наземного, воздушно-морского боя, применения разведывательных ударных комплексов и кончая необходимостью большой гибкости управления и быстроты реагирования на изменения обстановки.

В частности, и определение главного удара будет сводиться не столько к установлению направления действий главной группировки, а, прежде всего, после­довательности огневого поражения важнейших группировок противника.

В каких формах могут проходить будущие операции? В некоторых ультрамодных книгах и статьях утверждается, что в будущем никаких стратеги­ческих, фронтовых, флотских, армейских операций не будет. Все будет сводиться к массированным ударам дальнобойного высокоточного оружия по энергетическим, промышленным центрам и важнейшим объектам коммуника­ций. Но при любых обстоятельствах для эффективного применения сил и средств необходимо согласование и объединение их усилий в интересах достижения определенных стратегических, оперативных и тактических целей и обеспечение организованности их действий. В этом основной смысл всякой военной операции.

Главное их отличие в будущем будет состоять в том, что действия всех видов ВС будут планироваться и осуществляться в форме единых общестратегических операций. В зависимости от масштаба вооруженной борьбы в этих рамках (с соответствующей трансформацией применительно к современным условиям) могут проводиться фронтовые, флотские, армейские и антитеррористические операции объединенными группировками, состоящими из войск (сил) различных силовых структур.

Поскольку в мирное время постоянно и в абсолютно готовом виде держать все силы и средства невозможно, нельзя полностью отказываться и от такого понятия, как стратегическое развертывание. Несмотря на все возникающие в современных условиях трудности и сложности для его осуществления, обойтись совсем без элементов отмобилизования, оперативного развертывания и перегруппировок войск будет невозможно. Дело другое, что планирование этих мероприятий и способы их выполнения должны быть теперь иными, а, главное, еще в мирное время нужно закладывать более высокую степень готовности войск (сил) к выполнению возложенных на них задач. В угрожаемый период под видом всякого рода учений наращивать боеготовность войск.

При применении вооруженных сил для борьбы с террористами необходимы с одной стороны, активные, упреждающие действия и удары, с другой – высочайшая бдительность всего личного состава, надежная охрана и оборона всех государственных, общественных и других объектов на территории страны и всех элементов оперативного построения войск, базирования флота, коммуникаций, аэродромов, пунктов управления, объектов тылового и технического обеспечения, что совершенно недостаточно учитывается. В этом отношении российская армия традиционно уязвима. Нашу армию во время войны в большинстве освобождаемых нами стран население всюду хорошо встречало, оказывало всяческую поддержку, и наши командиры не приучены к жесткой обороне и охране своих тылов, как к этому были приучены нашими партизанами немецко-фашистские войска. Некоторые тыловые органы и учреждения привыкли к тому, что им для охраны должны выделяться боевые подразделения. В современных условиях на это надеяться нельзя, и поэтому нужен коренной поворот в сознании всех военнослужащих.

Каждый элемент боевого порядка, штабы, тыловые и технические органы должны быть обучены охране, обороне и активной борьбе с террористами самостоятельно, ни на кого не надеясь. Когда такая служба войск, охрана и оборона во всех штабах, учреждениях, соединениях и частях путем тренировок на учениях и в повседневной жизни будет отлажена, террористам трудно будет разгуляться. Главное, что нужно уяснить, что борьба с терроризмом – дело каждого воина, и забота об этом должна учитываться при решении всех задач.

В-пятых, одна из закономерностей развития военного искусства и. прежде всего, системы военного управления в XX в. состояла в неуклонном_возрастании факторов стратегического уровня, объективной необходимости объединения усилий войск в стратегическом масштабе. Уже в Первую мировую войну появились фронты, объединявшие по несколько армий. Но сразу же возникла и необходимость координации действий фронтов. Отсутствие, например, такой координации между Западным и Юго-Западным фронтами в наступательной операции 1916 г. предопределило ограниченность его результатов. Во время Великой Отечественной войны основной формой ведения стратегических операций стала операция групп фронтов (с участием в них нескольких ВА, ДА, объединений ПВО, флотов), координацию действий которых Ставка осуществляла через своих представителей, не имевших своих пунктов управления и средств связи. В 1980-е гг. по инициативе Н.В. Огаркова были созданы штатные главкома на ТВД со своими пунктами управления и частями обеспечения. И они стали более совершенными органами управления. Но стратегические командования никогда не могли прижиться как промежуточные инстанции в системе управления. Ибо всякое промежуточное звено снижает оперативность управления войсками. И в будущем они оправдают себя только в том случае, ели будут выступать как составная часть стратегического звена управления, как передовые пункты управления Ставки ВКГ, осуществляя руководство силами и средствами всех ведомств, привлекаемых для обороны страны, организуя выполнение задач, поставленных ВГК.

А насколько удастся командованиям на ТВД (будет ли это военный округ или главкомат) объединить силы и средства всех ведомств, будет зависеть не от названия, а от того, какими правами и функциями они будут наделены и насколько с ними будут считаться другие ведомства. При отправлении в Афганистан в 1989 г. мне тоже на словах давали «все права и ставили задачу объединить все ведомства». Но на деле это не всегда получалось, как и в Чечне.

Г.К. Жуков, прибыв в сентябре 1941 г. в Ленинград, сразу спросил: сколько людей стоит на довольствии? Ему ответили – 725 тысяч. Сколько в дивизиях первого эшелона? 125 тысяч человек. И он в первую очередь занялся тем, чтобы всех заставить воевать, усиливая действующие войска, не останавливаясь при этом перед самыми крайними мерами. Для того, чтобы во время войны не прибегать к таким мерам, нужно еще в мирное время заложить твердые основы подчинения и единого управления всеми войсками (силами) на стратегических направлениях.

Нельзя согласиться и с точкой зрения, что в будущем вооруженная борьба будет ограничиваться тактическим и оперативным масштабами. И в современных условиях, даже в тех случаях, когда масштабы вооруженной борьбы будут ограничены локальными вооруженными конфликтами, антитеррористическими операциями, важнейшие решения будут приниматься высшим политическим и стратегическим руководством, задействуются все звенья управления во всех силовых ведомствах, включая губернаторов и другие местные власти. При затягивании и разрастании конфликтов возникает необходимость усиления и дополнительного обеспечения войск за счет других направлений и резервов центра, как это было в Чечне, Дагестане и при некоторых других событиях.

А все это могут сделать только органы стратегического звена. Не говоря уже о том, что в крупномасштабной войне решающие средства вооруженной борьбы (как ядерное, так и обычное дальнобойное, высокоточное оружие) будут сосредоточены в руках стратегического руководства. Поэтому в современных условиях особенно важно, чтобы система стратегического управления была наиболее четко отлажена.

Что касается стратегического планирования и оперативного управления вооруженными силами, всеми силами и средствами, привлекаемыми для обороны страны, то его целесообразно осуществлять ВГК, министром обороны через Генеральный штаб с активным участием главкоматов видов ВС. Территориальную оборону целесообразно организовать по примеру Белоруссии и возложить эту задачу на ГК СВ.

В условиях, когда стратегические задачи решаются совместными усилиями различных видов Вооружейных Сил и планирование операции осуществляется не по видам ВС, а по совместно решаемым стратегическим задачам, Генштаб и главкоматы видов ВС должны представлять собой не различные инстанции, а выступать как единый орган стратегического управления Вооруженными Силами под руководством Ставки ВГК.

Эта идея с учетом геополитической специфики в последнее время реализуется в США – путем максимальной интеграции видов ВС, сглаживания межвидовой обособленности и создания реально единых вооруженных сил (без «видового эгоизма»). На ТВД она находит выражение в создании постоянных межвидовых оперативных объединений.

Однако, если для США главные военные задачи предстоит решать на отдаленных ТВД, то российским вооруженным силам для решения задач по обороне страны придется действовать, в основном, на своей территории. Поэтому американская система стратегического управления не во всем подходит для российских условий, и поэтому целесообразно строить стратегическое управление с учетом изложенных выше особенностей организации обороны России.

Важнейшим условием реального проявления главенствующей роли стратегического звена управления и его решающего влияния на ход событий являются стратегические резервы. О них во время войны постоянно заботилась Ставка ВГК, и эти резервы в конечном счете предопределили исход Московской, Сталинградской, Курской битв и других сражений. И это не только общевойсковые, но и артиллерийские, авиационные, инженерные, материально-технические резервы. Например, в каждой из немецких дивизий артиллерии было больше, чем в советских дивизиях, но наличие артиллерии резерва ВГК позволило добиться того, что у немцев постоянно воевало около 40% артиллерии, а у нас 60%. В наше время такие резервы приобретают еще больше значение, ибо чем меньше сил и средств, тем важнее резервы.

И наконец, некоторые выводы о направленности и методике оперативной и боевой подготовки Вооруженных Сил. Если говорить коротко, то в оперативной и боевой подготовке, прежде всего, следует учесть уроки и выводы, о которых говорилось выше. В частности, желательно обратить внимание на особенности боевых действий в локальных войнах, военных конфликтах и контртеррористических операциях. В таких войнах преобладающее значение приобретают социально-политические аспекты. Поэтому военная деятельность военных кадров в ходе вооруженных конфликтов, при проведении миротворческих операций требует широкой воен­но-политической ориентации, дипломатической, социально-политической и психологической подготовки, нестандартного мышления.

В любой войне от офицеров требуется мастерское владение оружием и военной техникой. Наши ВМФ и армия практически никогда не уступали противнику в качестве оружия. Впервые в истории в этой области мы начали отставать. Но по инерции в наших теоретических разработках и уставах продолжаем твердить, что в современных условиях главным образом будут применяться высокоточное, информационное оружие, что командир и солдат будет получать данные обстановки в реальном масштабе времени через космические средства, авиация будет главным образом беспилотной и на поле боя вместо сапер и вообще солдат будут действовать роботы. Но в нашей военной литературе, уставах практически нет никаких рекомендаций, что и как противопоставить противнику в сложившихся условиях, как, какими способами компенсировать наше отставание. Рассказывая о перспективных видах оружия, нужно учить офицеров решению боевых задач реально имеющимися средствами.

Совершенно ненормально, что в военных училищах и академиях по существу свернуто изучение истории военного искусства, в т.ч. опыта Великой Отечественной войны, локальных войн последнего времени.

Юбилейные конференции и другие мероприятия, посвященные 60-летию Победы, деятельности наших прославленных полководцев, в войсках и вузах в ряде случаев проводятся формально, в основном на праздничный лад и мало чем обогащают офицеров конкретным опытом и знаниями. Кстати, и нашу сегодняшнюю конференцию некоторые должностные лица предлагали провести с участием одних лишь ветеранов войны. Но все это имеет смысл в том случае, если уроки и выводы из опыта войны передаются, прежде всего, тем генералам, адмиралам и офицерам, кто еще продолжает службу и будет реализовывать их в процессе боевой и оперативной подготовки.

А главный вывод из опыта войны состоит в том, что природа войны, военного управления исключительно сложна, ответственна и требует заблаговременной подготовки всех органов управления и войск. Как уже отмечалось, даже в случаях, когда возникают мелкие конфликты или террористические акты, для соответствующей реакции задействуются все органы управления, и важнейшие решения принимаются на высшем военно-политическом и стратегическом уровнях. Поэтому все органы управления, все структуры военной организации государства, начиная со стратегического уровня и до тактического, должны систематически тренироваться в выполнении своих обязанностей в военное время или в чрезвычайных условиях.

С учетом ограниченности материальных ресурсов и с целью формирования развитого оперативно-тактического мышления у офицеров нужно шире, чем прежде, проводить военные игры и короткие оперативные и тактические летучки на картах, а с личным составом – тактико-строевые занятия и тренировки на приказарменной учебно-материальной базе. Больше комплексировать тренировки штабов и подразделений родов войск для отработки тактических задач во взаимодействии друг с другом. Поскольку цель любых учений, тренировок – это отработка управления войсками (силами), в ходе них хоть в каком-то виде должны быть представлены войска (силы). Если нет никаких войск и они даже не обозначены, можно управлять только самими собой. Поэтому желательно иметь на КШУ хотя бы минимальное обозначение войск. Но привлекаемые подразделения должны действовать не в отрыве, не в порядке показного учения, а в контексте обшей оперативной обстановки, чтобы на их практических действиях проверялись решения обучаемых и реальность выполнения поставленных задач. Привлечение войск на КШУ для проведения показных тактических учений – напрасная трата средств, нарушающее к тому же естественный ход учения.

Для проведения в жизнь принципа – «учить тому, то необходимо на войне», – требуется воспроизведение в ходе подготовки ВС реальной боевой действительности. Однако на практике это не всегда достигается. Изложенные выше новые требования к их воинскому обучению и воспитанию не находят должного отражения в разработках для проведения занятий, тренировок, военных игр и учений.

На оперативно-тактических занятиях, групповых упражнениях, военных играх, командно-штабных и войсковых учениях совершенно недостаточно учитываются некоторые новые условия и способы действий при проведении антитеррористических операций, ведении боевых действий в локальных войнах и в зонах вооруженных конфликтов.

Построение боя и операции, как правило, носит линейный, позиционный характер, войска действуют в плотных боевых порядках, тогда как по опыту войн в Афганистане, Чечне, Ираке боевые действия чаще всего носят очаговый характер, соединения и части действуют на более широких фронтах, с разрывами в боевых порядках, иногда с перевернутым фронтом. В Афганистане и Чечне значительные силы приходилось выделять для охраны коммуникаций, создания блокпостов, для охраны расположения войск и других важнейших объектов. Но в практике оперативной и боевой подготовки все это не находит должного отражения.

В лекциях, в военно-теоретических трудах немало говорится о значении и важности информационной или психологической борьбы, но на практических занятиях обучаемые не ощущают влияния информационного или психологического воздействия и сами не всегда предпринимают меры для соответствующего воздействия на противника. Не учитываются и многие другие новые явления, которые дают о себе знать в последние годы.

Известно, например, что для воспитания у офицера мужества, воли, организаторских качеств надо непременно ставить его в условия, когда он бы эти качества мог систематически проявлять. Однако в большинстве разработок на тактические занятия, летучки, военные игры, учения не создается острая динамичная обстановка, требующая глубоких раздумий, умения пойти на риск, проявить командирскую распорядительность. На разборах руководители отмечают недостаточное внимание обучаемых к вопросам разведки, организации огневого поражения, отсутствие маневра, но чаще всего это происходит оттого, что независимо от разведанности и надежности огневого поражения обучаемые получают успех, а построение обороны противника исключает возможность какого-либо маневра и т.д.

Целесообразно больше практиковать активные формы и методы проведения занятий с офицерами, чтобы они живо участвовали в них. Известно, например, что даже в прошлом (в 1940 г.) на оперативном сборе наркомата обороны большинство докладов по оперативному искусству делали командующие войсками военных округов, что вынуждало их еще до приезда на сборы глубоко продумывать существо назревших вопросов, активно участвовать в их обсуждении. Это создавало более широкий фронт творчества.

Такой метод проведения сборов можно было бы практиковать и в округах, флотах и соединениях, чтобы всемерно повышать активность и ответственность всех категорий офицерского состава.

В общей системе оперативной и боевой подготовки важное место занимает командирская подготовка офицеров в войсках (силах), вузах, особенно самостоятельная работа офицеров над собой. Однако в последние годы требовательность к офицерам в этом отношении принижена. Военные газеты и журналы до большинства офицеров не доходят, «Воениздат» практически перестал издавать военно-теоретическую литературу, мало переводится зарубежной военной литературы. В некоторых иностранных армиях ежегодно до всего офицерского состава доводится перечень книг, которые каждый офицер обязательно должен прочитать. Такую практику можно было бы ввести и у нас.

Необходимы и некоторые другие дополнительные меры, стимулирующие повышение ответственности и заинтересованности офицеров в результатах командирской подготовки, возрастание ее значимости в системе аттестования и прохождения службы офицерским составом. Осуществление принципа подбора и расстановки кадров по деловым качествам требует более глубокого и внимательного изучения личной подготовки офицеров.

В наше время нужен также несколько иной, более широкий подход к изучению зарубежных армий. На них нельзя смотреть только как на вероятных противников. Со многими армиями надо сотрудничать, что в последнее время и делается. Но сотрудничество должно означать взаимное обогащение, а не подгонку всех других армий под натовские и иные стандарты. Например, у американцев многому можно научиться в смысле прагматизма, деловитости, передовым технологиям.

Но в США и некоторых других странах НАТО самое слабое место – это методика проведения командно-штабных и войсковых учений. У них, как правило, командиры дивизий и корпусов сами проводят учения со своими соединениями. На миротворческих учениях, проводимых совместно с другими армиями, все предстоящие действия обучаемые заранее знают и отрабатывают. Поэтому настоящей боевой учебы не получается. При всех недостатках в российской армии в этом отношении больше положительного опыта, и нам не надо стесняться его передавать, а где надо, то и отстаивать.

Строго подходя к оценке подготовки своих офицеров, мы не должны особенно прибедняться и по достоинству оценивать и некоторые наши преимущества, особенно с точки зрения практической подготовки. Вот, что рассказывает один из воевавших в Афганистане наших офицеров – ныне генерал А.П. Солуянов. В 2002 г., – пишет он, – я был на международной конференции по терроризму в Лондоне. Командир британской 16-й воздушно-десантной бригады генерал Шпунер недавно вернулся из Афганистана. И на конференции он сказал буквально следующее: «Я со всей ответственностью заявляю, что 80% афганцев считают пребывание советских войск в Афганистане «золотым временем». К русским они претензий не имеют. А то, как воевали русские десантники в горах, – это фантастика. Мы так воевать не умеем». И говорил он это совершенно искренне»¹².

В погоне за новым и зарубежным надо бы позаботиться и о том, чтобы не растерять наши хорошие традиции. При всех обстоятельствах отношение руководящего состава к оперативной и боевой подготовке надо в корне менять. Какое-то время (последние 8–10 лет) за счет запаса прочности прежней боевой подготовки, традиций и опыта предыдущего поколения офицеров можно было еще как-то терпеть отсутствие систематической боевой учебы. Но наступил такой предел, который уже переступать нельзя, иначе окончательно деградирует вся военная школа, а главное – будет некому обучать. Экономические трудности надо, конечно, учитывать, но вместе с тем, желательно, уяснить, что самое экономически невыгодное и бессмысленное для государства – это содержать военную организацию, которая не занимается боевой подготовкой.

В заключение хочу еще раз подчеркнуть: безусловно, опыт Великой Отечественной войны, локальных войн, в которых участвовало старшее поколение ветеранов, нужно изучать и осваивать сугубо критически, творчески, в т.ч. объективно вскрывать ошибки прошлого. Без этого невозможно извлечь должных уроков из опыта войн. Но при нещадной критике ВС хотелось бы примера того, как надо лучше решать задачи, стоящие перед Вооруженными Силами в наше время.

Вообще востребованность новых идей, достижений военной науки и внедрение их в практическую деятельность – это один из главных уроков из прошлого и наиболее острая проблема для нашего времени. По воспоминаниям одного из бывших руководителей внешней разведки генерала Новобранца в 20-е гг. в Киевском военном училище для преподавания тактики партизанской борьбы привозили из тюрьмы одного из сподвижников Н. Махно. Врангелевского генерала Слащова пригласили из иммиграции и назначили преподавателем кавалерийской тактики на курсы «Выстрел» – насколько считалось важным получать достоверные знания из первых рук. А сегодня Вы видите на конференции большую группу опытнейших военачальников и видных военных ученых, опыт и знания которых, по существу, никак не востребованы.

После войны многие военачальники, историки сокрушались по поводу того, что мы неправильно предвидели начальный период войны. Но в 1940 г. по опыту начавшейся Второй мировой войны Г.С. Иссерсон написал книгу «Новые формы борьбы», где убедительно показал, что этот период не будет таким, как в 1914 г. Однако эти идеи не были замечены и восприняты. Как сделать, чтобы это не повторилось? В наше время для руководителей особенно важно быть не только ближе к науке, а стоять во главе научных изысканий, быть более доступными к общению с людьми, военными учеными, не спешить отвергать новые идеи. Словом, нужен более широкий фронт военного творчества.

Примечания

¹ Кутузов М.И. Письма и записки. – М., 1989. – С. 448.

² За рубежом. – № 19 (256). – М, 1965.

³ Родина. – 1949. – № 6–7. – С. 49.

⁴ Красная звезда. – 2004. – 26 сент.

⁵ Россия. – 2002. – 25 февр. – 6 марта.

⁶ Российское военное образование. – 2004. – № 2. – С. 5.

⁷ Ориентир. – 2005. – № 1. – С. 47.

⁸ Новая газета. – 2004. – 11 окт.

⁹ Комсомольская правда. – 2004. – 29 сент.

¹⁰ Аргументы и факты. – 2004. – №36.

¹¹ Новая газета. – 2004. – 19 окт.

¹² Красная звезда. – 2004. – 19 авг.

 Вернуться к содержанию >>>